То ли упоминание о Сибири так подействовало на бедного Григория Никаноровича, то ли он уже не чаял убраться живым из своего кабинета, но исправник поспешно бросился к двери, впопыхах стукнулся о створку, крикнул на прощание, что сделает все как надо, и выскочил за дверь как ошпаренный. Баронесса Корф только покачала головой.

– А вы? – холодно спросила она. – Чего вы ждете?

Чем дальше, тем больше мне не нравилась эта особа, и я решил во что бы то ни стало поставить ее на место.

– Сударыня, – не менее холодно ответил я, – попросил бы вас не забывать, что я нахожусь на государственной службе и вовсе не заслужил того, чтобы со мной обращались, как с лакеем.

– К вашему сведению, сударь, я тоже нахожусь на государственной службе, – парировала неприятная особа. – И моя служба будет поважнее вашей!

У меня на языке вертелся резкий ответ – мол, петербургские дамы, прежде считавшиеся самыми воспитанными, должно быть, изрядно деградировали, – но тут дверь отворилась, и на пороге показалась улыбающаяся во весь рот мадемуазель Плесси. Сегодня на ней было новое платье, сиреневого оттенка, а в руке мадемуазель держала веер и кокетливо обмахивалась им.

– О, я так и зналь, что найти вас здесь! – объявила она. Тут взгляд Изабель упал на столичную визитершу, и француженка слегка нахмурилась: – Я вам помешать? Это ваш невеста?

Чем дальше, тем больше у меня становилось невест. Но, по правде говоря, я бы сто раз предпочел Изабель с ее смешными ужимками столичной гостье с ее стальными интонациями и неприятными глазами. Тем не менее я представил дам друг другу. От меня не укрылось, что бывшая гувернантка так и впилась в Амалию Корф неприязненным взором. Даже веер чаще обычного заколебался в ее руке. Свободной рукой она вцепилась в мой локоть, и, в то время как Изабель произносила требуемые приличиями банальные любезности, рука ее потихоньку отодвигала меня все дальше и дальше от баронессы. Невольно я поразился: неужели мадемуазель Плесси ревнует меня?

– Вы надолго в N? – спросила Изабель.

– Как придется, – уклончиво ответила госпожа Корф. Само собою, о ее миссии я не сказал Изабель ни слова.

– Трудно быть далеко от дом, – вздохнула мадемуазель Плесси, и ее взор затуманился.

– О, да, – вежливо откликнулась баронесса.

Вернулся Ряжский и с сияющим видом сообщил, что все готово. Городовые, полицейские и пожарные – все отправлены прочесывать местность.

– Пожалуй, я поеду с вами, – сказала баронесса Корф. – Вы будете руководить поисками, а я прослежу, чтобы ваши люди чего-нибудь не упустили. Едем!

Григорий Никанорович, слегка смутившись, объявил, что он очень польщен, и тут же переключился на меня:

– Аполлинарий Евграфович, голубчик, а вы-то что? Немедленно езжайте, я вам там в подмогу Онофриева с Соболевым выделил. Осмотрите лес, вдруг он там окажется, покойничек наш... И не мешкайте! Мое почтение, мадемуазель, – отнесся он уже к Изабель. – Прошу нас извинить – дела, дела...

И стал обсуждать с баронессой Корф диспозицию предстоящих поисков.

* * *

Лес, пронизанный солнцем, томительно хорош. В золотых столбах света вьется мошкара и пляшут пылинки, ветер тихонько шевелит листья деревьев. Где-то на верхушке сосны долбит дятел, остановится, передохнет – и вновь принимается долбить. Заливаются птицы... А вот любопытный красный мухомор, весь в белых веснушках, высовывает свою шляпку из-под прошлогодних листьев. Какой-то юркий зверек перебежал тропинку перед нами так быстро, что мы не успели даже разобрать, кто это был. Белка? Барсук?

– Я люблю лес, – объявила Изабель в шестой или седьмой раз с тех пор, как мы покинули N.

Если вы полагаете, что упоминание о служебной надобности могло остановить настырную француженку, то глубоко заблуждаетесь. Перво-наперво она объявила, что пришла ко мне, чтобы попросить прощения за вчерашнее. Вчера вечером, по ее словам, она превратно истолковала мои намерения (румянец на щеках, стыдливый смешок из-под веера). Тут я не выдержал и сказал, что если уж кому и надо извиняться, так все-таки мне. Ничуть, возразила мадемуазель Плесси, она виновата не меньше моего. Конечно, продолжала она, я изобрел довольно странный предлог, чтобы повидать ее, но...

Тут земля стала уходить у меня из-под ног, я объявил, что мне надо отлучиться на минутку, и позорно сбежал. Урядник Онофриев и пожарный Соболев – два самых никчемных человека в городе – уже ожидали моих указаний. Я объяснил, что нам отводится лес, где мы должны отыскать хоть какие-нибудь следы беглого трупа. На том и порешили, однако выяснилось, что всех казенных лошадей уже разобрали, и нам предстояло тащиться до места пешком, что нам вовсе не улыбалось. По счастью, выручила нас... ну да, мадемуазель Плесси, объявившая, что ее экипаж в нашем распоряжении.

– А госпожа баронесса поедет с нами? – спросила она как можно более небрежно.

Я ответил, что нет, и она сразу же успокоилась.

– Она очень красивая, – сообщила мне Изабель, когда мы ехали по дороге, ведущей к лесу. – Не правда ли?

Я ответил чистую правду – что не нахожу в мадам Корф ничего особенного.

– Ах, – вздохнула Изабель, – мужчины всегда так говорят, а потом... – И она принялась усиленно обмахиваться веером.

Мы подъехали к лесу и выбрались из экипажа. Я предложил Изабель подождать нас, но она отказалась, сославшись на то, что ей хочется немного погулять. Соболев с Онофриевым выразительно переглядывались, ухмыляясь в кулак. Чтобы избавить себя от их дурацких замечаний, которые, как можно было предполагать, не замедлят последовать, я велел им разделиться и осматривать лес, а сам двинулся по тропинке, ведущей к озеру. Изабель со своим веером последовала за мной, в преувеличенных выражениях восторгаясь красотой окружающей природы. Однако, должен сознаться, я обращал не слишком много внимания на ее болтовню, потому что мучительно решал для себя один наболевший вопрос.

Почему я не отдал баронессе Корф найденный мною ключ?

В самом деле, с того момента, как она перешагнула порог нашего управления, я мог уже сто раз отдать его. Однако не только не отдал, а даже не стал упоминать о ключе, как будто его и не было. Значит, что, я желал ее обмануть? Или сознательно не хотел облегчать работу лично неприятной мне особе, которая постоянно пыталась указать мне на мое место? Или...

– Как называется этот цветок? – спросила мадемуазель Плесси, глядя на меня восторженным взором.

Я ответил, что понятия не имею, и вновь углубился в свои нелегкие размышления. Разумеется, баронесса Корф представляла ведомство, шутки с которыми были, прямо скажем, не только плохи, но и опасны для здоровья. Но что, если я на свой страх и риск проведу собственное расследование? Вот возьму и отыщу чертежи, заветные восемь листов на голубой бумаге, которые так много значат... Разве после такого меня оставят в N, который я от души презираю? Может быть, дело о пропавших чертежах станет началом моей блестящей карьеры...