Кроме того, там изображались и дети – от младенческого возраста до семи или восьми лет.

– У вас очаровательная семья, – заметил Чарский, – и ваша забота о ней делает вам честь. Но нынче вечером мы в Петербурге, и мы собираемся отпраздновать ваш успех! Что вы скажете о том, чтобы сыграть в карты с несколькими моими друзьями, а потом закатиться в одно место, где девушки, заверяю вас, прекраснее даже ваших прославленных неаполитанских красавиц?

На лице итальянца проступил ужас, и он, заикаясь, стал извиняться:

– Eccellenza, non capisco… Sua Eccellenza mi perdonera, ma…[17]Вы забыли, я ведь женат… Вы видели мою жену, и уверяю вас, что в жизни она даже прелестнее, чем на моих скромных рисунках… Это невозможно, я не могу изменить такой женщине.

Продается девица шестнадцати лет, отменного поведения, и карета, в хорошем состоянии.

Объявление

Чарский приехал домой, когда занималась заря, а на улицах не было никого, кроме мастеровых, тяжким шагом направлявшихся на работу. Он улегся спать и проснулся в обычное для себя время, около трех часов пополудни. Он подергал за шнур колокольчика, и вошел его слуга, неся на серебряном подносе чай и сегодняшние письма. Чарский отхлебывал чай и вскрывал почту. Одно из писем взволновало его так сильно, что он тут же встал, надел халат и принялся расхаживать по комнате. Он снова подергал за шнур и приказал испуганному слуге немедленно приготовить все для отъезда в Москву.

Его спутницами в карете, направлявшейся в Москву, оказались мадам Орлова и ее дочка. Они были до крайности удивлены, увидев его.

– Видите ли, – сказал он им с улыбкой, – мы здесь, в Петербурге, пытаемся демонстрировать хорошие манеры… Мне была очень неприятна мысль о том, что вам придется путешествовать одним!

Но на первой же станции, когда они пили плохо сваренный кофе, сидя возле чуть теплящегося огня, он объяснил им причину неожиданной своей поездки.

– Я получил письмо от близкого друга, – сказал он, – и он сообщает, что собирается жениться. Это нелепая партия, и я должен постараться ее расстроить. Мне остается только надеяться, что еще не слишком поздно. Он молод и непоседлив. У него уже есть прелестная жена в Петербурге, точнее сказать, была. Вообще-то он развелся с ней из-за ее измен!

– А она изменяла? – спросила Катерина.

– Так, легкие увлечения. Флирт, не более того. Ничего, что могло бы угрожать их браку. Кроме того, мой друг сам ее в этом поощрял, поскольку ему нравилось быть свободным. Его жене пришлось с ним помучиться. Да и мне тоже, в сущности говоря; я не единожды вызволял его из беды. Вы ни за что не поверите в то, что с ним случилось, но уверяю вас, это чистая правда. Он решил, что ему нужен новый экипаж, и нашел по объявлению очень дешевый, который продавался вместе с крепостной девушкой. Сделка оказалась неудачной: у экипажа вскоре лопнули рессоры… но зато он влюбился в девушку! Все бросил, уволился со службы и уехал вместе с ней в Москву. Он решил, что у нее дар актрисы, и нашел одного московского приятеля, режиссера, который хотел бы на нее посмотреть. Мой друг от нее просто спятил. Я надеялся, что все это очень быстро лопнет, а вот теперь – нате! Он таки вздумал на ней жениться!

На протяжении всей утомительной и однообразной поездки Чарский старался быть как можно более обходительным с молодой своей попутчицей. Было совершенно ясно, что итальянский климат ни в коей мере не излечил ее от чахотки. Все три дня он старался, как мог, взбодрить ее, отвлечь от страданий, занимая ее разговорами о тех чудесах, что ей довелось повидать в Италии. Он пришел к выводу, что как попутчица она весьма недурна: рассудительна, уравновешенна и отнюдь не упивается жалостью к самой себе. Он обещал навестить ее спустя примерно неделю, за которую она могла бы отдохнуть и немного подлечиться, и покататься с нею по городу. Она очень трогательно поблагодарила его за такую любезность, на что Чарский отвечал с полной искренностью, что с его стороны это ничуть не любезность: ведь удовольствие получит он сам.

Прибыв в Москву, где властвовала холодная осенняя морось, Чарский остановился в роскошной гостинице, переоделся и без каких-либо проволочек отправился к своему другу. Мрачноватая улица, название которой значилось в адресе на письмах от Корнилова, подтвердила его скверные предчувствия.

Ему открыл не дворецкий, а сам Корнилов, в халате и домашних туфлях. Он выглядел так, словно два дня подряд не умывался и не брился; под глазами у него виднелись черные круги. Он пьяно покачивался, глядя на пришельца.

– Как, Чарский! Вот радость-то!

– Я не опоздал? – спросил Чарский требовательным тоном.

– На церемонию?.. Да, мы поженились… Надо было ковать железо, пока горячо! Пришлось-таки чертовски потрудиться, чтобы убедить ее выйти за меня! Но ты приехал поздравить – это здорово! Наташа будет в восторге! Входи: там уже полно старых друзей…

Он взял Чарского под руку и провел его в подслеповатую комнату (хотя вечер еще не наступил, занавеси были задернуты), и Чарский поначалу не различал ничего, кроме беспорядочно расположенных темных фигур. Воздух казался тяжелым и сладким, ему стало трудно дышать.

– Это Чарский! – громко и торжественно возгласил Корнилов.

Некоторые из смутно видимых фигур медленно поднялись на ноги, и Чарский узнал в них московских приятелей. Окружив его, они принялись бормотать пьяные приветствия, противно хватая его за одежду. Затем сквозь них пробилась женская фигура и обвила руками его шею.

– Чарский! – воскликнула она. – Почему ты вовремя не приехал на нашу свадьбу?

Наташа тоже до сих пор была в халате и не успела уложить волосы. Чарский снял с себя ее руки, и она тотчас обвила ими шею Корнилова. Новобрачные покачивались в объятиях, хихикали и покрывали лица друг друга поцелуями.

– Ты где остановился? – спросила Наташа, оторвавшись наконец от мужа. – Пусть поживет у нас, правда, Иван?

– Если только тебя не смущает беспорядок, Чарский. Возможно, тебе будет удобнее в гостинице. Но, само собой, можешь остановиться у нас, мы будем рады, сам знаешь.

Чарский поначалу действительно собирался съехать из гостиницы и провести несколько дней у своего друга, но теперь был рад подвернувшемуся предлогу не делать этого. Он не хочет обременять их своим присутствием в такое время, к тому же ему надо кое над чем поработать. Собственно, даже сейчас он не может долго задерживаться – ему еще нужно успеть устроиться. Корнилов по-дружески кивнул и передал ему в руку бокал. Чарский позволил его наполнить.

– За ваше счастье! – сказал он и выпил, но от повторения отказался. Корнилов нетвердой походкой проводил его к выходу.

– Заходи к нам позже, идет? Мы все собираемся в театр. Наташа получила свою первую роль. У нее в самом деле удивительный дар! Непременно приходи; я так счастлив благодаря ей.