— Ты сегодня выглядишь лучше, чем был вчера, — подняв глаза на пленного, сказал моджахед. — Врачи тебя привели в порядок, а то вчера был совсем как дохлая собака. Я уж думал выбросить тебя в реку.

Саид молчал, стараясь не отводить взгляда, но и не смотреть этому человеку в глаза. Бородатый допил чай, потом завернул перстни в тряпицу, бросил одному из охранников и, с усмешкой посмотрев на шурави, потянулся, хрустнув сплетенными пальцами.

— Устал сегодня, — изрек он. — Ночь была долгой, многих неверных пришлось отправлять на встречу с Аллахом с достойными почестями. Муки очищают от скверны. Ответь мне, ты православный мусульманин?

Саид не знал, что ответить. В его положении опасно было отвечать. Тот или иной ответ все равно приведет к гибели. Сказать, что он не верующий, что он комсомолец, что в его стране вера — удел стариков, которым нечем больше коротать свой век, что у молодежи иные ценности? Желание быть гордым и желание выжить боролись в молодом человеке.

— Я всегда относился с большим уважением к верующим. И для меня не важно, мусульманин или христианин. Каждый человек на земле имеет право на жизнь.

Сильный удар между лопаток бросил Саида на ковер. Он непроизвольно выставил руки во время падения, и тут же боль в ране пронзила его так сильно, что он застонал и упал на бок, зажав раненую руку. И тут же получил удар в живот, потом его били ногами снова и снова. В спину, по рукам, по коленям, которые он подтягивал к животу, чтобы сжаться в комок. Несколько раз удары попадали по лицу, по затылку. Саид захлебывался в своей крови и пыли от старого ковра. Удары неожиданно прекратились. Он лежал на боку, тяжело дыша и кашляя. Перед его глазами появились странные военные ботинки. Почти такие же, как советские, но только серо-песочного цвета и на другой подошве.

— Ты — глупый мальчик, — сказал бородач, опустившись перед ним на корточки. Затем взял его за волосы и, рывком повернув лицо избитого к себе, процедил: — Никто не имеет права осквернять эту землю, этот мир, созданный Аллахом, если он не верит в него, не преклоняется перед ним, не возносит к нему свои молитвы. Ты можешь спасти свою жизнь и свою душу только одним — принять эту святую веру и встать на путь борьбы с неверными рядом с другими воинами Аллаха. Поднимите его!

Кровь заливала один глаз, текла по подбородку Саида, дышать он не мог. Бородатый подошел вплотную и брезгливо посмотрел на пленника:

— У тебя есть время до захода солнца. Или ты будешь умолять меня принять священную единственную веру, либо ночью тебя будут ждать такие муки, что ты пожалеешь, что вообще родился на этот свет. Уведите его!

Охранники толкнули Саида, и он поплелся назад по тропе, держась за ребра и постанывая от каждого толчка в спину. Стараясь отогнать страшные воспоминания о виденном недавно в пещерах, он думал, что самый простой выход — это сейчас броситься вниз. Один бросок к краю, и там внизу он умрет, и все кончится. Высота метров тридцать или пятьдесят. И все! И тут же как кнутом стегнула по сердцу мысль. Отец! Как он переживет, что его сын стал трусом? Надеяться, что он не узнает, что до отца никогда не дойдет, как погиб его сын? Саид чуть не зарычал в голос и стиснул кулаки. Охранники как-то по-своему восприняли поведение пленника и расхохотались за его спиной.

«Нет, — подумал он, чувствуя, как внутри закипает злость, — я не опозорю свою семью, своего отца. Умру в бою, в схватке, дорого продам свою жизнь. Они еще сто раз подумают, прежде чем предлагать предательство советскому солдату!» Он шел и распалял себя этими мыслями. Если думать о таком, копить в себе злость, то идти и не так больно. Правда, сил у него было мало. Когда они дошли до решетки его пещеры, Саид уже не мог стоять и просто оперся о железные прутья руками. Охранники открыли дверь и втолкнули пленника внутрь. Саид упал, ободрав колено и локоть, и долго лежал, чувствуя, как колотится его сердце, и думая о том, что его ждет такая же страшная смерть, как и этих несчастных афганских солдат. Мелькнула где-то на границе сознания мысль, это их война, война гражданская, но Саид замотал головой и стал шептать, что это его интернациональный долг, что Советская армия здесь по просьбе законного правительства, что его долг солдата, принявшего присягу, идти туда, куда пошлют, и сражаться за свою Родину, пусть и здесь, на чужой территории. Ведь он знает, сколько оружия, сколько наркотиков могло бы повалить через границу с СССР из Афганистана. Страшно представить объемы этого наркотрафика. А еще оттуда через горы могли бы прийти террористы всех мастей, целые банды в республики Средней Азии, цель которых — создать социальную напряженность в республиках и в конечном итоге оторвать от СССР.

Еду не приносили. Саид лежал в полузабытьи, изредка открывая глаза и вспоминая, где он находится. Снова начал одолевать голод, потом жажда, снова заныла и горячо запульсировала рана. Ближе к вечеру Саид начал вставать и, тяжело поднимаясь с пола и придерживаясь за камни, торчащие из стены, облизывал влажные потеки. Потом он услышал голоса, звуки автомобильных моторов, крики, шум на нижних террасах. Судя по обрывкам фраз, которые Саид сумел разобрать, там привезли много раненых душманов. В эту ночь его никто не трогал, зато раздавались выстрелы. Где-то совсем недалеко. «Расстреливают», — подумал Саид.

Утром тихо скрипнула решетчатая дверь. Стиснув кулаками свой матрац, Саид с трудом открыл глаза. Какое облегчение, что перед ним стояла Мишель!

— Боже, что они с вами сделали! — На глазах девушки появились слезы. Она присела рядом прямо на камни и стала торопливо доставать медикаменты. Щипало сильно, но Саид блаженствовал. Это были минуты райского блаженства. Добрые нежные руки девушки касались его лица, его избитого тела, он видел сострадание в ее глазах, и ему становилось легче. Легче от мысли, что в мире есть доброта и красота, что вообще существует другой, цивилизованный мир, а не только эта вонючая кровавая гора и садисты в ней, которые мучают и убивают людей. Не хотелось думать, что Мишель скоро уйдет и все начнется снова. В голове теплело от мысли, что раз медсестру к нему пропускают, значит, пока не собираются убивать.

— Вы видели советских солдат? — спросил Саид.

— Нет, к ним ходят другие, — покачала головой француженка.

— Как они, их бьют, пытают? — сквозь зубы процедил Саид.

— Я не знаю. И пожалуйста, думай о себе, тебе надо выжить. Доктор Легран сегодня опять говорил, что советских надо оправить отсюда в Пакистан.

— И что? Они согласились?

— Они пообещали всех убить, если мы попытаемся только предать гласности ваше пребывание здесь, — ответила девушка. — Ты сильный, я знаю, я верю в тебя, поэтому говорю всю правду, а не ложь, которая расслабляет. Они здесь каждый день убивают пленников. Многие охранники — настоящие звери!

— Ничего, Мишель, все будет хорошо! — неожиданно для себя улыбнулся Саид. — Я сильный, я выдержу. Мы еще придем сюда и отомстим. И освободим узников. И вас отдельно поблагодарим за ваше участие. Думаю, вас наше правительство наградит!

— Нет, мы не за награды это делаем. Просто должны быть люди, которые приходят и помогают тогда, когда уже не ждешь помощи ниоткуда, когда остается одно лишь отчаяние. Тебя кормили сегодня? Давали воды? — Мишель положила пальцы на запястье раненого, щупая его пульс.