— Рат, а коптильню как строить?

— Что она — дом, строить её? — проворчал Рат. — Там всех дел… Ты с этими нуф-нуфами закончил?

— Не, нет ещё.

— Ну и не спеши… Ксан, хватит, пластырь я сам налеплю. Помоги разделывать.

Вернулись хмурые Егор и Светка. Светка была нагружена охапками берёзовых листьев. Егор волок под мышками два солидных стволика.

— Еле нашли, — сообщил он. — Почему пихту-то или ель нельзя?

— Лапник сохнет и вспыхивает, а нам дым нужен. Берёза — это хорошо, молодцы… Вот что надо сделать, — Рат достал нож и начал чертить на земле. Получилось что-то вроде треноги, на нескольких уровнях пересечённой плетёными решётками.

— И что это? — скептически поинтересовался Егор.

— Это и есть коптильня, — сообщил Рат. — Давайте-ка, сооружайте такую фигню. Егор, ты сооружай, а ты, Свет, жги угли. Разведёшь огонь-то?

— Да уж постараюсь, — фыркнула Светка.

Коптильня работала вообще-то элементарно. В нижней её части укладывались угли, их заваливали листьями. На решётке раскладывалось мясо. Потом всё это со всех сторон завешивалось плотнейшим слоем лапника — и по уверениям Рата через восемнадцать часов мясо будет готово. Для скорости добавили ещё несколько решёток повыше и пониже, чтобы готовить всё сразу. Сашка прокопал каналы для воздуха.

— Без соли будет так себе, — предупредил Рат, — но мы не банкет устраивать собрались, перебьёмся, а соль лучше на каждый день. Солонцы бы найти, да чёрта тут найдёшь…

— А что такое солонцы? — спросила Светка.

— Дикая соль, — пояснила Ксанка. — Олени туда ходят — соль лизать…

… Дождь кончился к полудню, но Сашка всё равно ловил себя на эгоистичной мысли — хорошо, что так получилось, они два дня отдохнут. Появились, правда, толпы несметные комаров и мошки, но к этому все как-то привыкли. К сожалению, негде было искупаться по-настоящему — имелся только ручей, холодный, как морозильник; вода вкуснейшая, но не поплещешься.

— Слушайте, — вдруг предложил, садясь (он лежал на лапнике возле шалаша), Егор, — а что если я добегу до этих скал? Посмотрю, где там можно подняться… Сколько тут — километров пятнадцать, завтра вернусь. Ружьё вон дай мне, и Ксанка пусть со мной идёт…

Светка фыркнула. Но Рат несколько секунд серьёзно размышлял над этим предложением. Потом покачал головой:

— Знаешь, Егор, не надо. Не будем надолго разделяться.

— Ружьё боишься доверить? — спросил Егор, но Рат только пожал плечами и больше не говорил ничего. Видно было, что ему тоже хорошо просто отдыхать.

— Рат, а тут всё названо? — спросила Светка, устроившаяся на камешках возле ручья.

— В смысле? — не понял тот. Светка пояснила:

— Ну, горы, реки… Вот этот ручей назван?

— Вряд ли, — подумав, ответил Рат. — Горы названы, конечно. А такие мелочи…

— Кабаний ручей, — сказал Светка, и Рат вытаращился на неё.

— Здорово! — выдохнул он, достал карту, на обороте которой примерно составлял план-кроку их пути и вывел карандашом возле намеченного ручья это название. — Как в книжке, правда здорово!

— А сам урман… — включился Сашка, — урман… урман Хозяина Тайги!

— Тоже красиво, — признал Рат. — А это в честь кого? Медведей мы не видели…

— В честь какого медведя, — засмеялся Сашка, кинув веточкой в Рата, — это в честь тебя!

Ты и есть настоящий Хозяин Тайги!

— А по-моему, стоит ещё сутки тут постоять.

Рат промолчал, хотя голос Ксанки был умоляющим. Он никогда не спорил — и раз промолчал, значит завтра они пойдут дальше. Рана чистая, пальцы шевелятся, заживать начало — ну и всё.

Все пятеро сидели у костра, и ночь снова пугала со всех сторон своими звуками… но сейчас они больше напоминали просто школьников в походе, чем жертв аварии. Подростки эгоистичны — у них просто не получалось всё время думать о родственниках, о беде, о том, что их ищут и, наверное, считают погибшими. Больше того — в окружающей ситуации они находили всё больше и больше того, что называется романтикой. И в ночлегах, и в переходах, и даже в лёгком чувстве голода, постоянно сопутствовавшем походу.

— Как в «Повелителе мух», — сказала Светка. — Разбившийся самолёт, убитая свинья…

— Читала? — удивился Рат. Сашка хмыкнул, Светка, многообещающе посмотрев на него, призналась:

— Видео смотрела… А что, и книжка есть?

— Есть, — улыбнулся Рат, почёсывая пластырь. Ксанка шлёпнула его по руке. — Ерунда по-моему. Я себе такого поведения и представить не могу. Чтобы пацаны, обычные, нормальные пацаны так опустились.[20] Это что-то выдумано.

— Выдумка тут не при чём, — вмешался Егор. В его словах был вызов; он поднял голову — в глазах блестел огонь. — Голдинг не верил в человечество, потому что у него не было причин в него верить. Оззи Осборн[21] как-то сказал, когда его обвинили, что у него мрачные песни: «Покажите мне что-нибудь весёлое — и я изменю своё творчество.»

— Выдумка она и есть выдумка, — ответил Рат. — Хотелось ему писать — написал бы про то, как в семьдесят четвёртом в Перу упал самолёт с девятью пацанами и девчонками — они на каникулы летели. Так эти ребята не бросились друг друга убивать из-за чего-то там, и в дикарей не превратились — неделю шли по джунглям, тащили младшую девчонку, девятилетку, и выбрались.

— Да ты любитель соцреализма, — неприятно улыбнулся Егор. Рат хмыкнул:

— По крайней мере, в соцреализме я смотрю и вижу — вот человек, вот стол, вот попугай, и не надо спрашивать, что это такое кубические нарисовано и почему памятник Петру Первому в юбке… А если ты больной — лечись, а не картины рисуй и не книжки пиши.

— Мальчишки, хватит ботанеть, — попросила жалобно Светка. — Соцреализм, нонконформизм, абстракционизм — как будто в школу попала… Давайте спою?

— Конечно, — не унимался Егор,

— Ах так? — Светка повела плечами. — Ладно… — и безо всякого предупреждения звонко и разухабисто запела:

Удивлённо поднявший голову Рат подхватил: