Он хмыкнул:

– Да. Льстец из Амара никудышный.

Я улыбнулась, а сама задумалась, кому же последнему Амар пытался польстить. Мысль не давала покоя.

– Меня все равно никогда не баловали галантными речами.

Когда дверь за Гуптой закрылась, за моей спиной раздался тихий смех.

– В самом деле?

Амар.

Я повернулась к нему и отметила изумрудное одеяние, идеально подходящее к моему сари. Как и вчера, половину его лица скрывал капюшон, а я все равно не могла отвести глаз, и пусть даже на миг, но Амар затмил ошеломительное притяжение гобелена.

– Лесть меня не прельщает, – произнесла я. – Думаю, иные комплименты могут и оскорбить. Впрочем, наверное, все зависит от подачи.

– Полагаю, все зависит от искренности. Если сказать женщине, будто у нее дивный голос, хотя она прекрасно знает, что своим пением может обрушить на невольного слушателя каменные плиты, вот тогда комплимент будет оскорбительным.

Я скрестила руки на груди:

– Она может решить, что говорящий ослеплен любовью.

– Или оглушен.

– Похоже, ты все же освоил искусство лести, – заметила я. – Много практики?

– Нет. Гупта не солгал, я давно разучился сыпать комплиментами. К примеру, согласно этикету, сейчас я должен похвалить твою скромность и заверить, что ты прелестно выглядишь. Но это ведь неправда.

К щекам прилила кровь, я прищурилась:

– А в чем же правда?

– Правда в том, – начал Амар, приближаясь, – что в тебе нет ничего прелестного и скромного. Ты похожа на грозу, неумолимая, пронзительная. И другой тебя мне не надо.

В горле встал ком, дыхание перехватило, и я отвернулась, вновь оказавшись лицом к гобелену. Пульсация нитей отдавалась за глазами резкой болью. Туман застил взор, поглотив всю комнату. Я быстро моргнула и пригляделась.

И вдруг показалось, будто все нити не на своих местах. Где-то были пропущены стежки, другие вообще распустились и обвисли. Я завороженно двинулась к гобелену с протянутыми руками.

Он манил, как еда – голодного, как вода – умирающего от жажды. Ничто не могло меня остановить. Я лишь хотела поправить нити, вернуть их на место. Я словно знала особый приказ для восстановления узора, эдакую уловку ткача. И верное слово уже вертелось на кончике языка, нужно было только…

На моем запястье сомкнулась ладонь Амара. Он вырос предо мной, загораживая гобелен.

– Стой!

Я моргнула, голова закружилась. Амар обхватил меня за плечи, удерживая на подкосившихся ногах.

– Неужто я рухнула?

– Звучит не особо изящно, – улыбнулся он, явно пытаясь шуткой сгладить произошедшее, будто это сущий пустяк.

Но пальцы на моих плечах сжимались все крепче и едва заметно подрагивали.

– Тогда… изящно поскользнулась? – предложила я, освобождаясь из его объятий.

Теперь я могла стоять и без посторонней помощи.

– Стоило рассказать тебе про гобелен, прежде чем его показывать. Он может подавлять.

Амар подвел меня к трону, и я устало на него опустилась. Кости опять болезненно заныли. Амар держал меня за руку, и в легкой дымке это давящее прикосновение даже успокаивало. Я смежила веки и сосредоточилась на пульсе в его теплых пальцах.

Когда же наконец почувствовала, что мне хватит сил говорить, и открыла глаза – лицо Амара оказалось прямо перед моим. Я могла сосчитать безупречные стежки на его изумрудном капюшоне, волоски в щетине на его подбородке, вены на его руке. Вот только глаза, как всегда, были скрыты. Но он склонился так близко, что если б я захотела – а я хотела, – то могла бы заглянуть…

Амар стиснул челюсть и отшатнулся.

– Именно с помощью гобелена мы стережем границы между Иномирьем и людскими царствами. – Он подошел к полотну и провел ладонями над мерцающими нитями. – Каждая из этих нитей – человек.

– Нити олицетворяют людей? – Я была уверена, что ослышалась. – И весь гобелен?..

– Поддерживает порядок везде и всюду.

– Всюду? – нахмурилась я. – Это вроде как…

– Переплетение судеб.

– Судьбами заведуют звезды, – не без горечи пошутила я.

Меня всю жизнь пичкали этими байками. Было трудно забыть о моих слепых тюремщиках в небе, что приковали меня к судьбе, в которую я даже не верила. Не то чтобы моя вера как-то влияла на мнение окружающих.

– Судьба и порядок – разные вещи. И в вопросах порядка на звезды полагаться нельзя. Некоторые нити – это люди, случайно попавшие в Иномирье. – Амар указал на темное пятно в углу. – Наша задача решить, кому можно остаться, а кому нет.

– А всем уйти нельзя?

– Кто-то обязательно окажется в Иномирье. Их судьба предопределена. Мы можем лишь сохранять равновесие, лавируя между строгими правилами и меняя то, что нам подвластно. Позволь показать тебе…

Я встала и едва удержала вздох облегчения, когда ноги не подогнулись.

– Прикоснись к нити.

Толстая серебряная нить откликнулась теплой пульсацией, и во мне что-то дрогнуло. Когда я открыла глаза, над головой смыкался сосновый лес, и тень от крон покрывала землю черной сеткой. Легкие заполнял сладкий дымный аромат смолы. Вдали затухало кроваво-алое пятно солнца. Сердце сжалось. Обычно при виде деревьев я испытываю счастье, но эти были другими. Их трагедию я чувствовала кожей.

– Где мы?

Я все еще пыталась сориентироваться в незнакомом лесу. Амар стоял радом, сложив руки за спиной, но, когда я заговорила, поднес палец к губам и кивнул на силуэты двух людей – матери и сына. Волосы женщины разметались по плечам, лоб покрывала испарина, она словно горела в лихорадке. Мальчик скакал вокруг нее по опавшим листьям и пинал камешки.

– Это ее серебряная нить? Они нас видят?

– Да, серебряная нить принадлежит матери. И нет, не видят. Это просто проекция потока. Никакое наше действие здесь на них не повлияет.

Амар поднял камень и зашвырнул на дерево. Но, едва взмыв в воздух, тот снова появился у наших ног.

– Это неизменный момент.

– Неизменный? Значит, он уже произошел?

– В каком-то смысле все уже произошло, и каждый вариант развивался своим чередом. Но все эти бесчисленные судьбы заключены в гобелене. А наша задача выбрать наилучший для общего равновесия ход событий и позволить остальным веткам исчезнуть. В Акаране время течет иначе.

– Но если мы ничего не можем изменить, зачем мы здесь?

Амар вновь поднес палец к губам и указал на женщину.

Она прислонилась к паре перекрутившихся деревьев. С вытянутыми ветвями и изогнутыми стволами они напоминали парочку, обнявшуюся в падении. Я посмотрела на другие деревья, и по спине пробежал холодок. Все они выглядели как… люди. И все словно застыли за миг до соприкосновения с землей: упирались в нее мшистыми кочками-коленями, закрывались узловатыми ветвями-руками – тела их говорили на языке падения.