– Аа!

На колени падаю, руку к себе прижимая. Она горит огнем, и я реально не знаю что делать. Игорь этот полоумный лишь смотрит на меня зверем диким, и что-то подсказывает мне, что он снова набросится на меня. Прямо сейчас. Отползаю от него на шаг назад, подбирая под себя ноги.

– Что здесь происходит?

Низкий командный голос гремит как раскат грома. А вот и хозяин вернулся. Всеволод Генрихович стоит на пороге и недовольно окидывает нас взглядом, а я лишь зубы сжимаю, чтобы не показать, как сильно горит у меня рука от ожога горячей водой. Игорь же, сученыш, проворливее оказывается, и подскакивает к Арбатову на задних лапках.

– Отец, ты зачем приволок сюда эту шалаву? Она клеила меня, ужас просто. Где ты ее откопал вообще, что, получше горничных не было?

– Че?! Че ты сказал, слизняк? Всеволод Генрихович, да он сам, сам набросился на меня, этот ваш сынишка мерзотный! Да как вы можете его слуша…

– Молчать! Мария, иди в свою комнату. И чтоб я не видел тебя, пока не успокоишься. Я уже говорил тебе про ругательства и больше повторять не стану.

Он говорит это такой интонацией, от которой провалиться хочется. Ненавижу.

– Игорь, тоже свалил нахрен. Не приходи, когда меня нет дома, сколько раз говорить.

– Ну, паап. Я соскучился вообще-то.

– Сын, ты не услышал меня? Ты давно на учебе должен быть.

– Да. Прости.

Сынуля говорит это, а на меня взгляд бросает едкий. Знаю я таких, видала-перевидала. Злобные мерзкие сволочи, и этот точно такой же.

Этот упырь малолетний так хочет казаться святошей перед папочкой, что мне аж тошно становится. Я больше не могу это выносить, да и меня никто выслушивать не собирается.

Больно только где-то внутри. Тигр поверил сыну, а меня даже слушать не стал, словно я и не человек вовсе, а так…вещь бездушная в его доме. От этого меня всю аж колотит от злости.

Опустив голову, ураганом проношусь мимо Арбатова, прижимая горящую руку к груди. Не покажу ему как мне больно, ему все равно. Только за сына своего переживает, а я…простая оборванка. Босая воровка, которая в дом его влезла неделю назад.

В этот вечер и весь следующий день я не выхожу из своей комнаты, диким зверем зализывая раны. Сижу тихо как мышь, а еще рыдаю. От обиды. Почему-то мне жутко больно от того, что тигр так легко поверил, что я могла себя предлагать кому-то. Неужели он еще не понял, что я совсем не такая. Не продажная я, не шлюха никакая. Не целовалась я даже еще ни разу ни с кем, хотя, кого это волнует.

Если до этого я думала, что бедные мои ребра, то теперь бедной оказывается рука. Кожа на ней вздулась, и стала очень чувствительной от ожога. Я глотала обезболивающее несколько раз, однако оно быстро закончилось, поэтому большую часть времени просто терпела. Молча. Зарывшись лицом в подушку. Живот также обожгла, но меньше. Там только покраснение появилось небольшое, которое жгло мою нежную кожу чуть ниже пупка.

Следующие пару дней я вообще не вижу Арбатова, даже машины его нет. Лишь Лизка, кобра эта гремучая, шастает до дому, частенько приволакивая подружек-змеек, которые выпячивают свои накрашенные глазенки при виде меня, словно и правда зверушку в зоопарке увидели.

Я стараюсь не пересекаться с белобрысой, однако один раз все же встречаю ее в коридоре дома. Хочу молча обойти ее, но цепкая рука этой суки больно впечатывает меня в стену. Шиплю от боли, она мою руку раненую задела своими острыми как когти ногтями.

– Не думай, что я слепая, девочка. Я все вижу, насквозь тебя сканирую! Я не знаю, на кой черт Сева приволок тебя сюда, но не думай, что ты можешь на что-то тут рассчитывать!

Охреневаю просто от услышанного. Вот тебе и тихоня, Лиза, мать ее.

– Пусти, мне больно! Свали отсюда, пока здоровая ещё.

– Это ты свали уже отсюда, я не нуждаюсь ни в какой горничной или кем ты там устроилась к моему мужу! Я вижу, как ты смотришь на Всеволода, как мышь на сыр, так вот, даже думать о нем забудь. Никчемная грязная блоха!

– Что? Что ты сказала, змея! А ну повтори!

– Что слышала! Не смей так глазеть на моего жениха, а то глаза выцарапаю, голыми руками! Знай свое место, а еще лучше – вали отсюда, пока жива еще, падаль!

– Ах ты, сука!

Даже сама не понимаю, как со всей дури набрасываюсь на эту гадину, и пальцами в ее патлы крашеные намертво вцепляюсь. Лизка эта полоумная визжать начинает, как недорезанная свинья, яростно отбиваясь от меня, пока в итоге я не вырываю все-таки клочок ее белых волос.

Она ревет и воет раненным зверем, тут же в спальню хозяйскую улепетывая, и напоследок обещая мне все муки ада. Я же смотрю на руку свою горемычную, которую она разодрала мне прямо до крови на покрасневшей от ожога коже, и слезы смахиваю быстро. Хоть бы заражения от нее не было. Психопатка больная.

Господи, ну и змея же эта Лизка. И как только этого Всеволод Генрихович не видит, или может, нравятся ему такие, кобры гремучие, которые овцами прикидываются. Черт один знает, я точно нет.

В этот день Лизки я больше не вижу, однако прекрасно знаю, что она все наплетет тигру в такой форме, что мне точно несдобровать, тем более что под моими ногами до сих пор валяется приличный клочок ее выдранных волос.

Я возвращаюсь в свою комнату и с ужасом рану на руке осматриваю. Она кровить начала. Черт. С каждым днем жить мне тут все веселее.

* * *

Кажется, в этом плену я уже четвертые сутки, двое из которых я не вижу Арбатова. С одной стороны мне хорошо от этого, а с другой я тайно хочу увидеть его снова. Почему-то любая мысль о мужчине будоражит меня, заставляет сердце стучать быстрее, хоть я и продолжаю ненавидеть его, особенно за тот проклятый случай на кухне с его отворотным сынулей.

Тигр обещал поговорить со мной, однако тогда так и не пришел, поэтому я до сих пор не знаю, что ждет меня впереди, и эта неизвестность просто убивает.

Все это время я перебиваюсь одним только чаем, так как брать хоть что-то у Арбатова и его малохольной змеи рука не поднимается, тем более что поймана я и так уже была. На горячем.

Поначалу мне кажется это хорошей идеей,