— Не трогай меня, — прошипела она. Глаза ее блестели от слез. Она оправила сорочку и, схватив тяжелый халат, застегнула его до самого подбородка.

— Тише, — шепотом приказал Бретт. — Тебя могут услышать.

— Думаешь, мне теперь есть до этого дело? Разве они могут обесчестить меня больше, чем ты уже сделал?

— Необязательно рассказывать всем, что произошло.

— Ты беспокоишься о том, что могут подумать другие, но меня заботит, что думаю и что чувствую я. Это мне придется ходить с высоко поднятой головой и притворяться честной женщиной. Я чувствую себя грязной.

— Если никто об этом не будет знать, все будет в порядке.

— Ты действительно в это веришь? — требовательно спросила Кейт, уставившись на него, словно он был каким-то экзотическим животным. — Ты до такой степени бесчувственный, что можешь сделать вид, что ничего не было, кроме нескольких мгновений невинного удовольствия? Скажи мне, герой-победитель, как я буду смотреть в лицо честному мужчине, который будет столь глуп, что попросит моей руки? Прикажешь мне мило улыбнуться и сказать: «Я с превеликим удовольствием приму ваше предложение, любезный сэр, но должна вам сказать, что я кое-что потеряла. Мистер Уэстбрук забрал это». Или я должна с благодарностью согласиться, чтобы в первую брачную ночь он обнаружил, что я поношенная вещь, а не новое платье?

Каждый мускул Бретта напрягся от гнева, но он был достаточно честен, чтобы признать ее правоту.

— Я не могу изменить того, что произошло, но уверен, что можно что-то сделать, — сказал он, сдерживая раздражение.

— Ты уже что-то сделал, — выпалила Кейт. — Ты не мог бы разрушить мою жизнь более основательно, даже если бы лишил меня родословной, доказав, что я незаконнорожденная. Убирайся прочь! — крикнула она, но в ее голосе уже не было того пыла и гнева. — Неужели ты не видишь, что я плачу, а я ненавижу плакать на глазах у людей, которые мне противны!

Она зарылась лицом в подушки и дала волю душераздирающим рыданиям, сотрясавшим все ее тело.

Бретт оказался в ловушке. Он не мог выйти из комнаты, но его присутствие едва ли помогало Кейт успокоиться — в сущности, оно заставляло ее рыдать еще сильнее. Он даже не мог выплеснуть свою ярость, разразившись проклятиями в адрес съежившейся на кровати фигурки. Как бы он ни ненавидел всю эту ужасную неразбериху, честность не позволяла ему переложить бремя вины на чужие плечи, что, однако, не умаляло его злости на Кейт. Бессильная ярость бурлила внутри его, но он не мог найти ей иного выхода, кроме как стремительно расхаживать взад и вперед по маленькой комнате, где съежившаяся фигурка Кейт служила ему постоянным упреком.

— Не обязательно сжиматься в углу, словно тебя заперли в одной клетке с бешеным зверем. Обещаю, я больше не стану к тебе приставать, — раздраженно пробормотал он.

— Ты такой же беспощадный, как он, — сказала Кейт, оторвав голову от подушки. — И ты уже достаточно доказал, что твои заверения в безопасности гроша ломаного не стоят.

Она всхлипнула и снова уткнулась лицом в подушку.

— Ради всего святого, женщина, от твоих бесконечных завываний и святой начнет изрыгать проклятия.

— Так как нам известно, что ты не святой, — икнув, вымолвила Кейт, — то, полагаю, мне лучше заткнуть уши, чтобы ты в придачу не осквернил и мой слух.

— Бог свидетель, если я не задушу тебя до исхода ночи!..

— На твоем месте я бы не стала так часто поминать Бога, — посоветовала Кейт, нисколько не испугавшись его угроз. — Если он когда-нибудь обратит пристальный взор на творение своих рук, то наверняка испепелит тебя!

— Ах ты, ведьма! — вспылил Бретт, дав волю своему гневу. — Я того и гляди сломаю твою прекрасную шею! Похоже, только это сможет усмирить твой ядовитый язычок!

Так или иначе это разрядило напряжение, и они почувствовали, как их гнев начал стихать.

— Ты гнусный, отвратительный тип, у которого совершенно нет чувства стыда! — выпалила Кейт. — Ты обесчестил меня ради нескольких минут удовольствия, а теперь грозишься сломать мне шею, если я не перестану тебе об этом напоминать. Не сомневаюсь, что ты бы с наслаждением удовлетворял свою похоть всю оставшуюся ночь, но думаю, мои желания не совпадают с твоими. Не понимаю, почему ты не можешь спать где-нибудь в другом месте, но у меня нет сил с тобой спорить. Просто имей в виду, что, если ты посмеешь приблизиться ко мне, я проткну тебя этой пилочкой для ногтей!

Дрожа от ярости, Бретт открыл рот, чтобы высказать все, что он думает.

— И ни слова больше, — приказала Кейт, опередив его. Она взбила подушки и села, откинувшись на них. — Все уже сказано.

После чего она плотнее закуталась в халат и зажала в руке длинную и очень острую пилочку для ногтей, которую взяла с ночного столика.

И хотя она скорее умерла бы, чем призналась в этом Бретту, Кейт знала, что она не меньше Уэстбрука ответственна за то, что произошло между ними. Не важно, что она была в полусне и что он пропустил мимо ушей ее мольбы выпустить ее, она до боли отчетливо помнила, что отвечала на каждое движение Бретта и даже подбадривала его, требуя, чтобы он продолжал, когда он мог бы остановиться. Да, у него было больше опыта, и именно он должен был сдержаться, но ведь она знала, каковы последствия подобных любовных интрижек, и тем не менее умоляла его продолжать. Не имело значения, что она не проронила ни слова, — ее тело говорило на языке, который он не мог не понять.

Что заставило ее так поступить? Кейт с самого начала признала, что ее влечет к нему, но это не причина, чтобы бросаться в его объятия, нимало не заботясь о последствиях такого поступка. И даже если бы она была влюблена в него, это не меняло бы сути: она по-прежнему была не замужем, а теперь еще и обесчещена. Когда она покинула Райхилл, у нее было три преимущества: красота, знатное происхождение и девственность. Сегодня она выбросила одно из них, без которого остальные не имели никакой цены.

Кейт даже не пыталась заснуть, а вместо этого безучастно смотрела перед собой. Бретт расхаживал по комнате, то и дело поглядывая на Кейт: ее глаза ни разу не взглянули в сторону его высокой, атлетически сложенной фигуры, пока он мерил шагами комнату, чувствуя, как его мускулы вздуваются от гнева и напряжения. Пилочка для ногтей по-прежнему была крепко зажата в ее правой руке, а левая рука придерживала натянутые до самого подбородка одеяла.

Противоречивые эмоции, терзавшие Бретта, сплелись в такой огромный клубок, что он провел остаток ночи, пытаясь распутать его. Он не привык, когда ему в лицо бросают обвинения, и ему были неведомы муки самобичевания, но огромное богатство и безрассудная юность не разрушили его врожденную справедливость и честность. Бретт признавал, что поступил дурно и серьезно скомпрометировал Кейт, поставив под угрозу ее будущее, и что теперь обязан предложить что-то взамен. Но правда была горькой, как желчь, и от этого его гнев пылал не переставая.

Он злился на Кейт, потому что она неопровержимо уличила его в том, что он несправедливо обошелся с ней, принеся в жертву своей необузданной похоти, пусть даже она сама поощряла его. И хотя он никогда даже не помышлял о том, чтобы связать свою судьбу с благовоспитанной девушкой, у которой не было ни денег, ни покровительства родственников, он знал, что должен был остановиться, пока не стало слишком поздно. До сегодняшней ночи он ограничивался связями со зрелыми женщинами, которые мыслили также, как и он, и знали, каковы правила этой игры.