Вот и сейчас – воины находились в напряжении, они высматривали и прислушивались, мгновенно реагируя на любой шорох. Если воины сир-тя красовались, то эти выглядывали сами. И горе тому, кого они заметят! Они забыли даже о близости легкодоступных женщин. Митаюки успела убедиться в похотливости дикарей – но взяв в руки оружие, эти самцы обращались в совершенно других существ, забывших обо всем, кроме возможности вцепиться во врага.

Старшим из трех, отдающим приказы, оказался тот самый бородач с серьгой в ухе, что лишил Митаюки девственности. Тот, что накрыл ее своей накидкой, когда она замерзла. Зрелый муж, крепкий, сильный, здоровый. Не сир-тя, конечно… Страшный, вонючий, бледный, как мясная гусеница, и обросший по лицу шерстью. Но было в нем что-то от башни острога. Ударь такого со всей силы – вреда не причинишь, а сам расшибешься.

На глаза девушки попался маралов корень, похожий на бурьян, но без колючек. Она опустилась на колено, словно собирая вокруг него красную морошку, прихватила стебель у корня, выдернула, положила, вполглаза глянула на остальных девушек, мелко потрясла растением, стряхивая с корня землю, и быстро сунула за пазуху. Вскоре на ее пути попалась и душица. А уж найти клевер труда не составляло. Нужно-то и было всего пять темно-розовых головок.

Когда все они с полными корзинами вернулись в острог, Митаюки отдала свою емкость с ягодами Устинье и тут же убежала, пока ничего не поручили. Выбрав на месте рубки деревьев, среди щепы, обрезков и обрубков, пару кусков бересты, юная шаманка убежала с ними к морю. Достав маралов корень, хорошенько промыла в морской воде, мелко порезала, добавила душицы и клевера, все сложила в свернутую кульком бересту.

Обойдя острог вдоль берега, девушка зачерпнула пресной воды из реки, вернулась через ворота, подобралась к дальнему очагу и, зажав кулек между двумя поленьями, придвинула его поближе к жару. Береста тонкая, и вода в кулечке закипает всегда раньше, нежели успевают полыхнуть дровины – не один раз еще дома проверено.

Пока кулек закипал, из второго берестяного куска, обрезав сколотым камнем неровные края, она сложила стаканчик, загнула края со всех сторон и скрепила их слегка надрезанной щепой. В него юная шаманка и слила густой отвар, придерживая щепочкой гущу, чтобы не проскочила.

Заваривать травы – не самый хороший способ для снадобий, делать настойку надежнее. Но ждать, пока травы отдадут свою силу в холодную воду, у Митаюки не было времени. Пришлось делать наспех – но добавлять трав побольше, дабы зелье вышло действенным.

Ее стараниям никто не мешал. Над острогом сгустились сумерки, все работы прекратились, дикари собрались возле больших костров, на которых жарились какие-то туши. Что-то пили, переговаривались, смеялись, иногда пробовали петь. Отдыхали…

Пленница, стараясь быть тихой и незаметной, скользнула к воинам, протиснулась меж ними за спину бородачу с серьгой, лизнула свою ладонь и, даже не останавливаясь, мимоходом провела ею по его плечам – тут же ушла дальше, пока никто ничего не заподозрил. Опять вернулась к дальнему костру, в свете огня осмотрела пальцы. Разумеется, на них осталось несколько волосков. У людей всегда выпадают волосы, прилипая к одежде, и если хочешь делать наговор на плоть – добыть несколько волос с плеча проще всего.

Свой волос Митаюки тоже не выдергивала, а сняла с кухлянки, скрутила вместе с дикарским, нашептывая заговор на связывание плоти, быстро провела рукой над огнем. Сама не обожглась – а тонкие волосы опалились. Растерев их, шаманка бросила пепельную пыль в зелье, размешала. Уколола край пальца, уронила несколько капель крови, продолжая напевно призывать ночную богиню и лисицу-праматерь, дарующую плодородие. Растерла и опустила в стаканчик несколько утаенных ягод, сделала пару глотков.

Зелье пахло медом, имея чуть горьковатый, слабо-ореховый вкус. Похоже, все правильно… Если старая шаманка, учившая их травам и заговорам, сама ничего не напутала.

Митаюки мигом отогнала мысль об ошибке – она могла слишком дорого обойтись. Взяла стаканчик и опять направилась к веселящимся дикарям, рассевшимся на бревнах у огня и уже начавшим срезать с туши прожаренные куски мяса. Пройдя перед костром, девушка опустилась перед бородачом с серьгой на колени и с поклоном, двумя руками, протянула ему стаканчик:

– Выпей!

Понять юную шаманку воин, конечно же, не мог, но Митаюки использовала все свои силы, все свое умение повелевать другими живыми существами, все свои способности. Собрала их и ударила всем вместе в жертву одним-единственным приказом: «Выпей!!!»

Увидев пленницу, почтительно склонившуюся перед Серьгой, протягивая ему берестяной корец с каким-то питьем, казаки дружно расхохотались:

– Эк она к тебе прониклась, Матвей! Чем ты ее так пронял, что невольница сама, ровно кошка, ластится? Вестимо, Матвей, твой уд крепче всех прочих оказался, коли токмо его и запомнила! Ишь, как выделяет – сама питье подносит, на коленях стоит! А смотрит, смотрит как! Ровно пес преданный! Да, Матвей… плоть твоя, видать, бабам разум начисто отшибает! Удал ты, казак, удал! С одного раза девку сломал! Сама прибегает, да еще срама просит!

Под общее одобрительное подначивание Серьга хмыкнул, отер усы, взял берестяную посудинку из рук полонянки, чуть принюхался, неторопливо выпил, причмокнул губами:

– Вкусно варит девка. На сбитень похоже…

Митаюки, бормотавшая закрепляющие заговоры все время, пока дикарь пил, выхватила опустевшую посудину из рук воина и швырнула в огонь, дабы невыпитые капли не попали в чужие уста.

– Девка-то красава какая, – поднялся со своего места Семенко Волк. – Ну-ка, подь сюда, я тебя тоже оприходую. Может статься, мой уд тебе слаще матвеевского приглянется!

– Ша, охолонь! – вдруг резко осадил его Серьга, привлек невольницу к себе, посадил на колено. – На меня она глаз положила. Неча теперь руки тянуть. Моей будет.

– Ты чего, Матвей? – изумился Волк. – То ж не жена твоя, а полонянка, добыча общая! Чего к себе общее добро тянешь? Я тоже побаловаться с бабой мягкой да тепленькой хочу!

– Пока не жена. Но может, еще станет. Приглянулась она мне, понял? По сердцу пришлась!

– Мне тоже приглянулась, что с того?! Побаловал, дай другому развлечься!

– Ш-ша, оба заткнитесь! – негромко, но внушительно вмешался в спор Силантий Андреев, сидевший возле воинов своей десятки. – Вы мне тут еще свару из-за бабы затейте! Тебе, Матвей, негоже с сотоварищами лаяться! Вороги наши за стенами острога сидят, а не здесь. Меж собой казакам держаться надобно крепко! А ты, Семенко? Тебе других невольниц мало похоть тешить, коли уж одна сотоварищу особо приглянулась? Вона, аж две башни набралось! Иди, хоть по два раза каждую оприходуй, пока не свалишься! Что добро общее у Матвея осело, о том, коли хочешь, на дуване напомни, когда добычу делить станем. А уж коли вовсе невтерпеж – круг созывай, товариществу за обиду челом бей! Станешь круг из-за бабы скликать, Семенко?

– Вот еще, круг… – поморщившись, отмахнулся Волк. – Что с девки за обида? Их таких тут еще с десяток бегает. – Он задумчиво подергал себя за бороду и стал выбираться через бревна: – И то верно, пойду заловлю одну-другую. Чегой-то захотелось и своего парня на прочность испытать.