— А у меня в детстве была собака, Хильда, — зачем-то решила рассказать она. — To есть сначала, конечно, она служила дедушке: они всюду ходили вместе. Дедушка не любил ни верховую езду, ни тем более кареты, — все пешком. У нас не слишком большое поместье: всего шесть деревень — вот дедушка каждый день и отправлялся в одну из них, а воскресенье оставлял для церкви. Хильда следовала за ним по пятам, ни на шаг не отходила. И когда однажды вернулась одна, мы сразу поняли, что случилась беда. Тогда было очень жаркое лето, и дедушка… В общем, он совсем немного не дошел до дома. Упал замертво. Хильда привела нас к нему, но было уже поздно.

Не знаю, почему бабушка решила, что в его смерти виновата собака. Наверное, просто от горя. Но с тех пор она возненавидела Хильду. Сначала запретила ее кормить, а потом и вовсе выставила из дома. Я помню, как пыталась образумить бабушку, но она ничего не хотела слушать. Если бы родители тогда были дома, они обязательно вступились бы за Хильду, а я…

— Сколько вам тогда было? — прервал ее воспоминания сеньор Алькон, и Кристина, вздрогнув, посмотрела на него непонимающими глазами.

— Лет шесть, наверное, — послушно ответила она. — И я ослушалась бабушку. Я спрятала Хильду на чердаке и тайком носила ей еду. Но она не хотела сидеть взаперти, скреблась, выла, скучала по дедушке. Мне приходилось ночью забираться к ней на чердак и спать там. Я даже соорудила себе некое подобие постели. На ней однажды бабушка нас вместе с Хильдой и нашла. Я думала, она станет ругаться, а она только обняла нас обеих и долго-долго плакала. А потом сказала, что дедушка был бы очень рад узнать, что обе его любимицы так подружились. И мы с Хильдой наконец-то могли вдоволь играть вместе.

Видели бы вы, как она гонялась за бабочками! А как плавала в море, ничуть не пугаясь волн! А как радовалась, когда мы втроем шли дедушкиными маршрутами!..

Мы были вместе почти девять лет, пока не умерла бабушка и мне не пришлось отправиться в институт. Когда я вернулась домой будущим летом, Хильды уже не было: она ненадолго пережила бабушку, да и мой отъезд наверняка не прошел даром. Тяжело остаться одной, особенно когда не понимаешь, за что с тобой так поступили. Мама сказала, что она прожила хорошую долгую жизнь…

— Вы не виноваты, — с какой-то совсем уже необъяснимой нежностью и в то же время абсолютной убежденностью в своей правоте произнес сеньор Алькон. — Вы были ребенком и подчинились родительскому решению. У вас не было выбора, и не вы в ответе за эту смерть. Вы дали вашему другу еще девять лет жизни — так не корите же себя за чужие грехи. Не нужно.

Это «не нужно» словно оказалось последней каплей. Слезы одолели каким-то стихийным бедствием, мигом замочив щеки, и Кристина соскочила с лошади. Спряталась за ней от сеньора Алькона, запечатала лицо ладонями и позволила наконец этой боли излиться наружу и освободить сердце.

Он все правильно понял: Кристина не могла простить себе одиночества Хильды, слишком хорошо понимая, сколь тяжкое это бремя. И пусть она действительно ничего не могла сделать в той ситуации, это не уменьшило ее злости на себя и ее тоски по любимым.

Сеньор Алькон не говорил ни слова и не давал о себе знать, великодушно позволив ей выплакаться. Только когда она овладела собой, протянул флягу с холодной водой и посоветовал не жалеть ее для своих нужд.

Кристина не стала показывать характер, стыдливо умывшись и сдержанно поблагодарив сеньора Алькона за заботу.

— Я… все еще скучаю по Хильде и по бабушке… — попыталась хоть как-то оправдаться она. — С самого лета не была на их могилах. И когда еще доведется…

Сеньор Алькон смотрел вперед в непонятной задумчивости и словно бы не слышал ее слов, однако очень скоро Кристина поняла, что заблуждалась.

— Если на обратной дороге мы сделаем небольшой крюк, то проедем аккурат по вашим землям, — сказал он. — Думаю, это не займет слишком много времени, и вы успеете вернуться во дворец точно в срок. Лошади немного передохнут, и мы наверстаем упущенное. Что скажете?

Что Кристина могла на это сказать? Только вспыхнуть радостью и от всего сердца поблагодарить столь понимающего спутника.

Кристина никогда не была в других странах, но ни секунды не сомневалась, что красивее Эленсии ничего на свете не существует. Наверняка бог задумывал это место для очень хороших людей, потому и не пожалел для Эленсии ни красок, ни разнообразия. Бесконечные золотые пляжи у подножия скал-великанов. Изумрудно- зеленые долины между покрытыми снегами горными вершинами. Устья рек, белеющие от стай перелетных птиц. Апельсиновые и лимонные сады, густые таинственные леса, глубокие древние пещеры. И словно застывшие в средневековье деревушки, по тишине и умиротворению которых Кристина так соскучилась в последние годы. Ни в институте, где нескончаемое щебетание воспитанниц прерывалось разве что на время уроков, ни тем более в людном королевском дворце она не испытывала такой радости и не ощущала такого полного спокойствия, как на этих пустынных улочках, среди щедро украшенных живыми цветами невысоких домиков, в объятиях густого горного воздуха, от которого кружилась голова и забывались все плохие мысли.

Но сегодня от деревеньки Горнасо пахло не цветочной сладостью, не свежим хлебом и даже не прошлогодним сеном. Оттуда тянуло горем и ужасом, и Кристина, остановившись вместе с сеньором Альконом на склоне холма, у подножия которого и располагалась Горнасо, очень четко это почувствовала. Невольно посмотрела на спутника, ища подтверждение своим опасениям, и тот кивнул.

— Взгляните туда, — указал он рукой на площадь перед церковью, и Кристина, послушавшись, вздрогнула.

Трое солдат, пользуясь своей безнаказанностью, лютовали в деревне, словно были ее хозяевами. Один из них привязывал руки молодой женщины к столбу, на котором развевался королевский флаг Эленсии, а двое других держали на прицеле пару десятков крестьян, не позволяя тем броситься на помощь своей соседке. Кристина всмотрелась в возмущенную толпу, но не увидела ни одного зрелого мужчины. Старики, дети и другие женщины — как будто лишь они и остались в Горнасо. Наверняка солдаты об этом знали, потому и заявились в деревню втроем.

Но они не подозревали, кого встретят на своем преступном пути! Это были земли виконта Даэрона, и Кристина не собиралась позволять всякой нечисти хозяйничать на них!

Щелкнув поводьями, она пустила Бабочку вниз по склону, но не проделала и половины пути, как их у нее перехватил сеньор Алькон.

— Что вы задумали, сеньорита Даэрон? — быстро спросил он, придерживая ее лошадь. Кристина сверкнула глазами, не понимая, зачем он вмешивается.

— Это наша деревня! И наши люди! И я не позволю издеваться над ними ни регенту, ни его прихвостням!

В этот момент в воздухе раздался свист и — следом — крик девушки: палач в мундире хлестнул ее плеткой по спине.

Кристина дернула поводья, но сеньор Алькон держал крепко.

— Пустите! — приказала она. — Они не посмеют меня ослушаться! Это моя земля, и я!..