Я вдруг понимаю, что мы наделали шума больше, чем если бы запустили из кармана фейерверк. Глядя на его профиль, хочу понять, что он думает о том, что мы здесь устроили? Он явно о чем-то думает, блуждая глазами вокруг.

Мне хочется дотронуться губами до его щеки. Или до его шеи…

— Поехали со мной, — вдруг говорит Кир, повернув ко мне голову.

— Куда? — еле шевелю губами.

Его взгляд такой странный.

Напряженный и… какой-то потерянный. Будто не он только что жонглировал мной, как мячиком. Поиграв желваками на своих точеных скулах, смотрит на меня исподлобья, и мне вдруг кажется… будто впервые в нашей с ним жизни он не приказывает а… просит.

Что за черт?!

— Я уже говорил куда. — Вдруг становясь невозмутимым.

На квартиру к его другу?

Мое горло сдавливает спазм. Я не хочу расставаться с ним прямо сейчас, но я… если он возьмет от меня то, что ему надо, что тогда?! Он просто испарится?

Кусая губы, смотрю в его глаза. То, что он не жалит меня своими стрелами за эту нерешительность, не помогает.

Он испарится в любом случае. Если поеду и если не поеду, он испарится! Почему-то я просто уверена в этом… Он из другого мира. В его мире по окончании сессии студенты едут кататься на сноубордах в Альпы или серфить на Бали, а я проведу свои каникулы, подрабатывая на кассе городского общепита.

Отвернувшись, смотрю на изрезанный его коньками лед. Тихо, чтобы не выдать бури у себя в душе, говорю:

— Мне нужно домой.

— На каком это языке? — мрачно спрашивает Кир.

— На… ммм… — Прочищаю горло. — На том, на котором “нет” — это значит “нет”.

Он молчит целую минуту, а я не решаюсь поднять на него глаза.

— У меня машина сломалась, — говорит отстраненно, отталкиваясь от борта. — Сама доберешься?

Киваю, продолжая прятать от него глаза.

— Тогда пока.

— Пока.

Слушая, как удаляется звук от его коньков, давлю першение в горле и эту горечь, от которой хочется зареветь.

Кирилл

Заглушив мотор своего “вранглера”, впиваюсь глазами в лобовое стекло.

Тупая злость, которая гнала меня сюда, как ненормального, трансформировалась в такую же тупую усталость.

Вдохнув через сжатые зубы, врезаю затылком по подголовнику. Понуро смотрю на свою ладонь, сжимающую руль.

На кой хрен Калинина такая святоша?! На кой хрен она такая правильная?!

У меня в мозгах переклин, я даже наехать на нее не могу, как следует. Просто, твою мать, не могу. Её из кожи вытрясти — проще простого. Своим сопротивлением она мою шкуру только если поцарапать может. И даже не до крови. Но меня от этого вставляет достаточно, чтобы позволять ей царапаться. Хочу, чтобы царапалась. Ей это идет.

Твою мать…

Не хочу ждать, думать тоже не хочу. Хочу ее дико, а что потом, фиг знает.

Порция дерьма от Марины мне обеспечена, но соглашаясь на “ультиматум” мотылька сегодня утром, я взвесил все “за” и “против” и решил, что готов к этой конфронтации. Если в наших с Мариной отношениях “перерыв”, то это означает, что никакого гребаного поводка на моей шее не будет.

Выхожу из машины, саданув дверью с солидной дурью. Достав из багажника сумку с запасными вещами, хлопаю заодно и крышкой.

Хоть с Калининой, хоть без нее, я домой сегодня не вернусь.

Двор клубной многоквартирки вычищен от снега так, что захочешь поскользнуться, не поскользнешься.

Добравшись до квартиры, раздеваюсь и осматриваюсь.

В квартире Ника Баркова не был ни разу. Если была необходимость уединиться с Мариной, делали это в ее квартире, ну а моя квартира… у меня такой нет. Отец намекнул, что у меня еще жопа зеленая, чтобы иметь собственные апартаменты, ибо я для этого ни хрена не сделал. В том плане, что мне, ссаному студенту, иметь собственную конуру не по статусу.

Рухнув на диван в гостинной-студии, подкладываю под голову локоть, пялясь в потолок.

Сегодня вернутся родители, а мне позарез хочется еще один день побыть предоставленным самому себе.

Слушаю, как где-то за окном воет сирена, и бездумно переключаю пультом режимы потолочной люстры.

В желудке пусто.

Вряд ли у Баркова холодильник забит, он здесь появляется пару раз в неделю, если не меньше. Зато на журнальном столе непочатая пачка презервативов.

Сев, тру лицо ладонями и швыряю пульт на диван.

Встаю и, хрустя шеей, рассекаю кулаком воздух.

Упершись кулаками в подоконник, смотрю на город. Термометр с той стороны стекла показывает минус пятнадцать.

— Зараза, — прикрываю глаза.

Правильную девочку правильный мальчик после совместного променада должен отвезти домой. Правильная девочка получает правильный поцелуй на ночь и отправляется в кровать. Правильный сценарий, который подразумевает, что после этого мы за ручку, твою мать, прогуляемся по центральной “ёлке”.

Оглядывая пустую квартиру, с раздражением понимаю, что лучше бы так, чем вообще никак.

Я злой и голодный. Просто гребаный волк. Я должен был отвезти ее домой, но наказать ее мне хотелось больше.

Достав из кармана телефон, смахиваю с экрана блокировку.

На экране пышная девичья грудь, упакованная в черный кружевной лифчик. Настолько прозрачный, что вижу очертания напряженных сосков, но не могу понять их цвет.

Тело каменеет, и хочется дать кому-нибудь в бубен, чтобы сбросить напряжение.

Открыв мессенджер, быстро печатаю:

“Добралась?”

В ожидании ответа, успеваю сходить в прохладный душ. Марина так часто выносила мне мозг вот такими долгими ответами на простые вопросы, что я априори не реагирую на задержку. Но выхожу из кабинки, как сосунок, когда слышу сигнал телефона.

Обмотав полотенцем бедра, проваливаюсь в сообщения и пару секунд втыкаю, шевеля мозгами.

“Не пиши мне больше”, — читаю, сдвинув брови.

“Серьезно?”, — печатаю тут же. — “Уточни, на каком это языке?”

“На том самом”, — тут же отвечает она.

Подло и низко, но в качестве очередного наказания решаю исполнить просьбу, оставляя последнее сообщение без ответа.

Натянув трусы, падаю в гостевую постель Баркова и в темноте бормочу:

— Блин, мотылек. Я тебя все-таки съем…

Кирилл

Под грохот грейдера, кружащего вокруг моей тачки, не отрываю глаз от парадных дверей главного корпуса универа. На крыльце курит гурьба парней, в остальном штиль. Через десять минут закончится четвертая пара, и крыльцо будет выглядеть, как муравейник.