Как сложно всегда делать выбор! — думала Пенелопа. Знаю, Джеймс не уйдет от Ванессы... Но если он с ней будет счастлив, то я готова пожертвовать собой. Я просто исчезну из их жизни. Мы никогда больше не увидимся... Просто я запомню эти дни, проведенные с Джеймсом, как самые лучшие в моей жизни. Когда у меня появятся дети, я им расскажу, что имела короткий роман с прекрасным англичанином, что мы не могли рассказать друг другу, как нам хорошо вместе, ибо я не знала английского, а он не говорил на испанском. Но даже языковой барьер не мешал нам понимать друг друга, так как существует язык Любви, который учит людей чувствовать биение сердца любимого, помогает понять, что говорят его глаза и почему при случайном прикосновении его руки по телу пробегает дрожь...

Так значит, я люблю Джеймса? - спросила себя Пенелопа и крепко сжала его руку. Если нет, то как объяснить это постоянное желание слышать его голос, это смущение, когда его взгляд пробегает по телу, упоение его ароматом... о, этот горьковатый запах его одеколона... хотелось бы всю жизнь вдыхать только его... Люблю... и душа поет... хочется закричать во весь голос... Люблю... Джеймс...

Она заглянула в его зеленые глаза и почувствовала, что готова расплакаться.

Нет! Нельзя... нельзя показывать слезы. Слезы — это слабость.

— Когда вернемся на яхту, все изменится. И тогда мы поймем, что нам делать дальше... — Джеймс коснулся ладонью румяных щек Пенелопы.

- Когда мы вернемся на яхту, я пойму, что совершила самую большую ошибку в своей жизни, позволив себе влюбиться в тебя. Но эта ошибка будет единственной в моей жизни, за которую мне будет не стыдно, которой я буду гордиться, потому как узнала, что же такое Любовь...

Она прижалась к его груди, вдохнула полюбившийся аромат одеколона, смешанный с запахом его тела, и попыталась запомнить этот миг на всю жизнь.

Вернувшись в номер, Пенелопа сняла шляпку с широкими полями и, зайдя в спальню, замерла. Возле кровати, опираясь на невысокую тумбочку, стояла виолончель.

— Джеймс! — позвала Пенелопа. — Что это?!

Он широко улыбнулся и кивнул на стул, показывая жестами, что хочет послушать ее музыку.

— Попросил Тони приготовить тебе сюрприз, пока мы гуляем на пляже. Наверное, этот инструмент взяли у музыкантов, играющих по вечерам в ресторанчике на первом этаже. — Джеймс пододвинул Пенелопе стул, а сам сел рядом на кровати.

Девушка улыбнулась. Сбросив туфли и подогнув юбку цветастого платья, она поставила инструмент и взяла тонкими пальчиками смычок.

Закрыв глаза, она начала играть медленную мелодию, которую сочинила несколько месяцев назад. Она не знала, кому ее посвятить, как назвать, но сейчас, перебирая пальцами аккорды, она решила, что эта мелодия будет носить название «На языке Любви» и будет посвящена Джеймсу Гранту...

Взмахнув смычком, Пенелопа набрала полные легкие воздуха, чтобы не расплакаться. Она поняла, что Джеймс это заметил, и постаралась улыбнуться.

Скажи ей раньше, что за два дня можно так сильно влюбиться в совершенно незнакомого мужчину, она бы рассмеялась этому шутнику в лицо. Любовь... коварная штука... То Пенелопа чувствовала, как у нее за спиной вырастают крылья и она готова взлететь, когда Джеймс смотрит на нее, говорит с ней; то она чувствовала, что не может сделать вперед и шага, когда думает о скором расставании, потому как оковы Любви неимоверно тяжелы...

Я не должна тратить драгоценное время! Я обязана ценить каждую минутку, проведенную с Джеймсом! А расставание? Нельзя... нельзя об этом думать постоянно, иначе можно сойти с ума...

Пенелопа откинула голову назад и взмахнула смычком...

Джеймсу нравилось наблюдать за Пенелопой, когда она играет на виолончели. Так грациозно, так чувственно...

Как бы я хотел постоянно слушать эту мелодию... — подумал Джеймс. Интересно, о чем она? О неразделенной любви, о которой поется в каждой второй песне и пишется в каждой третьей книге? Но эта музыка божественна...

Джеймс встал с кровати и, стараясь двигаться неслышно, присел на колени возле Пенелопы. Проведя ладонью по ее нежной ножке, он почувствовал, как напрягаются ее мышцы, когда двигается стопа...

Мелодия любви продолжала звучать даже тогда, когда Пенелопа перестала играть. Эта мелодия зарождалась в ее сердце, а, возможно, и в сердце Джеймса Гранта, но пока он боялся себе в этом признаться.

Крепко прижав девушку к груди, он почувствовал, как учащенно бьется ее сердце... так же быстро, как и его...

Любовь ли это? Скорее всего...

После обеда в холле отеля «Гляско» наконец-то стало спокойно. Расселившись по номерам, иностранные туристы неспешно прогуливались в саду и на пляже, сидели в баре или же, расположившись в прохладном холле, читали книги и журналы.

Джеймс огляделся по сторонам и увидел Тони, который делал записи в объемную тетрадь.

— Тони, мне нужна ваша помощь... — Джеймс облокотился на стойку.

— Я рад вам помочь. Что от меня требуется, мсье Грант? — Тони вложил в тетрадь закладку и посмотрел на уважаемого гостя.

— Моя невеста Ванесса решила меня наказать за небольшую погрешность. Она сказала мне, что всю неделю будет общаться со мной только на испанском. Беда заключается в том, что я совершенно не знаю испанского. Вы не подскажите, кто бы смог помочь мне написать невесте записку?

Тони задумался и развел руками.

— Простите, мсье, — послышался голос пожилого мужчины.

Джеймс обернулся и увидел худощавого старичка лет шестидесяти.

— Я случайно услышал ваш разговор. Я смогу вам помочь. — Старичок взял трость левой рукой и протянул Джеймсу правую. — Питер Неймос.

— Джеймс Грант. Очень приятно. Вы из Англии?

— Нет, я из Штатов, — пояснил старичок.

— Давайте где-нибудь присядем, — предложил Джеймс.

— Лучше прогуляемся по пляжу.

Джеймс кивнул и последовал за стариком.

- Испанский я выучил ради одной женщины, - старик надел соломенную шляпу и, сняв ботинки, босиком пошел по горячему песку, — познакомились мы с ней в Барселоне, в одном небольшом кафе. Мне тогда уже перевалило за тридцать, а она только расцвела. Молодая красавица с горячей испанской кровью, текущей в ее жилах... Она меня покорила с первого взгляда, когда принесла мне чашечку кофе. Большие карие глаза, а ресницы... мне казалось, что она могла взлетать с их помощью... С того самого дня у нас начался роман. Мы не спали ночами. Предавались любви, а потом долго говорили... — Старик посмеялся. — Она — на родном испанском, а я на английском. Спустя семь дней мне нужно было уезжать в Нью-Йорк. Я был женат, — пояснил старик, — но счастья в браке так и не увидел. Порой я проклинал себя, что сделал неправильный выбор. Потому как та испанская женщина стала для меня идеалом, совершенством... Ни одна женщина не могла сравниться с ней красотой и неповторимостью... — Старик помолчал и взглянул на море. — Когда я садился в самолет, она не пришла меня провожать. Сказала, что не переносит долгие прощания и ненавидит, когда кто-то замечает ее слезы. Я долго ждал любимую в аэропорту. Надеялся, что увижу ее в последний раз, но она сдержала слово и не появилась. — Старик покашлял и взял трость в другую руку. — Образ той испанской девушки, — продолжил он, — еще долго приходил ко мне во сне. Первые месяцы — каждый день. Следующие годы — примерно раз в месяц. А сейчас очень редко. Теперь я каждую ночь молюсь, чтобы заснуть и увидеть ее. Почувствовать аромат карамели с корицей, которым была пропитана ее кожа. Дотронуться до шелковистых угольно-черных волос... Я дурак... Кретин! Прошло несколько месяцев, как я вернулся в Нью-Йорк. И вы не представляете, как скука и тоска по солнечной Испании, а главное, по той женщине из кафе, сдавливала мне грудь. Становилось невыносимо больно, хотелось лезть на стену. Я думал, что заболел психически, ведь после курортных романов я быстро забывал своих временных возлюбленных. Чуть позже я обратился к врачу, который поставил мне неизлечимый диагноз — Любовь, черт ее подери. Вот с того дня я и начал изучать испанский, чтобы написать той девушке письмо. Рассказать, что у меня есть семья, и, если она все же не против, встретиться с ней снова. Но письма приходили обратно, адресат, как мне пояснили, переехал. Тогда через пару месяцев я снова поехал в Барселону. Зайдя в то кафе, я спросил у официанток, где мне можно найти ее. Мне ответили, что она переехала в провинциальный городок на побережье Коста-Дорада и вышла замуж. Эта испанская девушка навсегда осталась в моем сердце молодой, задорной, страстной и нежной... О! Мистер Грант, прошу извинить меня, что заставил вас слушать этот бред... — Старичок остановился и, взяв Джеймса за локоть, направил его к столикам, стоящим под навесом.