о медведях, — водился и там и там. С лесом для постройки и топлива тоже не должно было возникнуть проблем. Наконец, и холод зимой там был примерно одинаковый. Пожалуй, большая близость Олойского хребта к Охотскому побережью говорила о большей глубине его снегов в сравнении с Кедонским, но там его тоже хватало. Так что в целом я склонялся в пользу Кедонского варианта. И все же сначала надо было прикинуть, с чем можно столкнуться и что получить в других потенциально пригодных местах.

Южная Якутия, северный склон Станового хребта. Об этой горной тайге много писал геодезист Федосеев. В его дни — лет около двадцати тому назад — это было более дикое и неизвестное место, чем теперь. Ни карты, ни сколько-нибудь значащих населенных пунктов. Подобраться туда с юга было очень затруднительно — долго вверх по притокам Зеи, практически до самых верховьев, далее перевалы через гольцы, изъеденные цирками, захламленная тайга в верховьях притоков рек Токо, Гонама, Учура, к которым в то время, без подвесных моторов, никто не поднимался из бассейна Алдана, по крайней мере, со времен знаменитой золотой лихорадки. Виктор Болдырев еще застал ее. Сам район Станового хребта он особенно не изучал, поскольку его интересовало только одно — поскорей оказаться поближе к Алдану. Но тайгу он характеризовал как суровую, труднопроходимую и не очень-то обильную зверем и дичью, хотя и оговаривался, что их могли частично выбить, а остальных распугать бессчетные в то время «золотишники» — старатели и промышляющие на них бандиты. Трудности попадания в те края изменились мало. Правда, через Становой хребет в двух местах проложили железнодорожный путь: малый БАМ почти в верховья Гонама и Тимптона и большой БАМ — восточнее первого — на Гилюй, принадлежащий уже бассейну Амура. Нельзя сказать, что это совсем упростило задачу проникновения в нетронутые места, но кардинально положение не изменилось — по-прежнему десятки и сотни километров отделяли их от жилья, и лишь охотники-эвенки, которых в некоторых других источниках именовали ороченами (или орочами), ходили там своими излюбленными традиционными путями, в том числе, хотя и редко, через Становой хребет. Сохатые, горные бараны, сибирские косули, дикие олени-сокжои, каменные глухари, рябчики, дикуши — все это было обычной добычей. В реках хариус, ленок, таймень. Вычерпать все это богатство даже во время золотой лихорадки пришлые алчные люди так и не сумели. Поэтому оставалась надежда, что с «подножным кормом» там было вполне прилично, но это требовалось уточнить. Анализируя пути, по которым можно было добраться туда, я понял, что это будет не менее, а скорее даже более сложно, чем в район Омолона. Несмотря на это, по имеющимся у меня сведениям, шалые туристы в нескольких местах проложили маршруты, вдохновившись книгами Федосеева. Это тоже следовало иметь в виду. Большого вреда от посещения моего предполагаемого убежища туристами быть не могло, но кто мог сказать, кому они раззвонят о своем открытии и, главное, до чьих ушей этот звон донесется? Честно говоря, сама спешная постройка БАМа тяги к этим местам у меня не прибавляла.

Территория между верхним меридиональным течением Нижней Тунгуски и Чоной бассейна Вилюя. Этот район на границе между Эвенкией и Якутией привлек мое внимание в первую очередь потому, что стык двух разных и без того пустынных территорий почти всегда населен совсем мало или даже совсем никак, если не считать кочующих эвенков, а еще потому, что в верховья Нижней Тунгуски достаточно несложно перебраться по старинному перевалочному пути со стороны Лены, по которой можно сплавиться до села Подволошино от железнодорожной станции Лена в городе Усть-Кут, чей речной порт называется Осетрово. Немало раззадорил меня и писатель Юрий Сбитнев — кстати, очень хороший писатель и, судя по всему, бывший геолог, описавший эти места и населяющих их эвенков. Рыба, зверь, — все это тоже здесь было. Туристы, если и появлялись, строго придерживались основных рек и, может быть, еще волока между ними. Почему-то Сбитнев остался не очень замеченным путешествующими читателями. Должно быть, Федосеев сильно «выигрывал» у него бьющими наповал названиями: «Смерть меня подождет», «В тисках Джугдыра», «Тропою испытаний». К тому же он не жалел места для описания драматических ситуаций, которыми изобиловал его путь. У Сбитнева эмоционального драматизма было заметно меньше, зато он описывал трагическое исчезновение и вырождение чрезвычайно талантливого народа, — талантливого, в первую очередь, умением вести жизнь детей природы, не боящихся матери-тайги. Короче, Сбитнев не стал глашатаем-вестником из этих краев, и потому туристы чаще соблазнялись посещением мест к западу от описанных Сбитневым, куда — в междуречье Атары и Подкаменной Тунгуски — со вселенским шумом упал Тунгусский метеорит. Метеориту была организована колоссальная популярность через полвека после его падения — и писателем-фантастом Александром Казанцевым, и старым колымским геологом на пенсии и членом КМЕТ* АН СССР Вронским, и даже — опять-таки незаметно для общества — тем же Юрием Сбитневым! Вронский придерживался метеоритной гипотезы данного явления. Казанцев и Сбитнев (последний основывался на сведениях, доверенных ему эвенкийским шаманом) считали пришельца из космоса космическим кораблем, причем первый полагал, что корабль совершил посадку, а потом улетел. Вот на этой-то тайне и свихнулись любители природы и экзотики и год за годом посещали унылое болото междуречья, где только и было удовольствия, что искать почти исчезнувшие следы катастрофы небесного тела да кормить собой таежный гнус. Нет, в эти места меня не тянуло. Рельеф мне был нужен, явно выраженный и эффектный рельеф!

Район стыка двух хребтов Западных и Восточных Саян был, пожалуй, ближе всего к идеалу удаленности. Лишь на западе этого района шла автомобильная дорога — знаменитый Усинский тракт от Минусинска в Туву, в Кызыл, в географический центр Азии, да на северо-западе по долине Туры, Кизира и Крола шла к перевалу через Восточный Саян железная дорога Абакан — Тайшет. К востоку же от этих трасс не было вообще никаких дорог на протяжении почти полутора тысяч километров. С севера район окаймляла Транссибирская магистраль, от которой кое-где на юг отходили на сотню километров автодороги, а дальше, где на четыреста, где на шестьсот километров, до ближайшей широтной Тувинской автотрассы через Кызыл нельзя было встретить ничего — никаких путей сообщения, никаких поселков, никаких форпостов цивилизации. Зимой, в охотничий промысловый сезон, заселенными могли быть только охотничьи зимовья в долинах среди хребтов. Правда, летом там бродило и сплавлялось по рекам немалое число туристов, но они в основном придерживались нескольких маршрутов — им просто не хватало времени рыскать по сторонам, хотя это и сулило много интересного.

В Саянах — ни в Западных, ни в Восточных — я ни разу не был, поэтому мне невольно пришлось довольствоваться туристской литературой, да книгами — все того же Федосеева «Мы идем по Восточному