Ну ладно, попыхтели, из воды вылезли, по сетке да по свае выбрались у левого фасада на деревянный край доски, что вокруг дома выложена, как парапет. От дома смертью и проклятиями за километр несет. Первый раз видел, чтобы бревна такими черными были. Жуть жуткая и тишина такая, что хоть песню не запевай.

На узком деревянном парапете стоять можно было, только прижавшись к стене спиной. Один конец дома глухо в лес уходит. Так что пушистые высокие ели его как бы проглатывают. К лесу мы не пошли. Еще когда плыли, мы заприметили дверь на фронтоне прямо под открытым окошком на втором этаже. Вот к этой двери и посеменили мы, влажные следы оставляя – я в кедах, а Микола босой.

У двери встали, полукопья в руки и друг на друга смотрим.

– Она наверху, – говорю. – Свет вчера там был.

– Бей метко, если что, – говорит Микола. – Она гостей не любит.

-Ладно, что теперь говорить то. Любит, не любит. Пошли уже.

И дверь пинаю, будто сотрудник ФМС, вламывающийся в подпольный гараж к незаконным эмигрантам. Дверь с яростным писком ржавых петель открылась нараспашку открылась, обнажая темное нутро дома.

Ну, я то, понятное дело, в дверях встал, как вкопанный. Героем решил себя показать. Дурак безмозглый. А Микола рядом стоит, но не в дверях, а у стены. Соображает он лучше меня.

Стою я так раз. Стою два, а внутрь, главное, не захожу, коленки так и дрыгаются. И тут откуда-то из темных гнилых деревянных коридоров со скоростью пули на меня набрасывается что-то зеленое, толстое, склизкое, с огромной мордой, со многими ногами и с невероятно длинным туловищем.

Я даже понять ничего не успел. Чую только, как влажный рот меня поперек тела схватил и огромными розовыми деснами пытается пережевать, чтобы в кишечник спустить. Я от неожиданности палку свою выронил и ору благим матом. Чудище, которое оказалось гигантской многоножкой, вздыбилось в дверном проходе на краю парапета, вытянулось высоко над прудом и вертит меня в воздухе, проглотить пытается. Половина тела с десятью ногами в доме остались, а остальная половина меня пытается пережевать. Небо перед глазами мельтешит, как на каруселях. И вспоминаю я Юльку, продавщицу мороженного. Думаю, красивая она была, зря к ней не подкатил. Да теперь уж и не успею.

Пока я так орал и в просветах ужаса вспоминал Юльку, Микола рвал глотку гораздо сильнее меня. Я краем глаза видел, как он отчаянно вонзает копье в гигантскую гусеницу. Он забрался на зеленое волосатое туловище, взял палку обеими руками и давай дырявить её.

-Отпусти его, сука! – кричит и мочит, и мочит, и мочит.

Там, где палку воткнет, его струей крови в лицо обдает, а он даже не вытирается. С другого боку дырку делает. Я бы если его тогда на болотах не видел, как он с Бизоном управился, решил бы, что парень точно псих. Короче раздырявил он зверя так, что тот обмяк от кровопотерь, а я из влажного беззубого рта выскользнул прямо в пруд. Кожа у меня в мурашках вся, глаза выпрыгивают из орбит. Смотрю я на эту гигантскую мертвую гусеницу. Голова у неё в пруду, а длинное тело на ножках-присосках все еще в доме находится.

– Давай быстрей сюда! – кричит Микола мне сверху.

Я палку из воды выловил и по туловищу гусеницы, как по огромному шлангу, обратно к дому забрался.

– Спасибо, – говорю Миколе за то, что спас меня.

– Да брось ты, – говорит. – Это же просто беззубая Мона была.

– Кто?

– А, да, забыл тебе сказать, – говорит. – Беззубая Мона, гусеница местная. Она по болотам ползает и Мигуле потом передает, что видит. Теперь то уж отползалась.

– А больше ты ни о чем не забыл меня предупредить? – спрашиваю на всякий случай.

– Вроде нет, – говорит, чуть подумав для приличия.

– Ладно, идем.

И мы вошли в дом, в этот раз вдвоем.

24 серия. Мигула

Тело беззубой Моны продолжалось, пересекая всю просторную прихожую-гостиную, и уходило еще на несколько метров вглубь полутемного коридора. Смерть не смогла расцепить её присоски, намертво присосавшиеся к полу. В сумрачном помещении пахло пылью, мхом и холодной кровью. Здесь было не так темно, как могло бы быть при закрытых ставнях потому, что на потолке тлели длинные ртутные лампы. Они трещали и периодически мигали, заставляя нас нервничать.

В глубине гостиной белел старомодный мраморный камин, забранный решеткой и уставленный глиняными фигурками животных, перед ним пару кресел качалок, у стены книжный шкаф, где вместо книг поблескивали банки с заспиртованными червями. Но больше всего Миколу порадовал декор на стенах. Подобно украшениям в средневековых замках между закрытыми окнами висели колющие, остро режущие предметы садистского назначения. Крюки, ножи с длинным и коротким лезвием, спицы, ремни, металлические кольца с шипами внутрь, гильотины и что-то, чего я раньше никогда не видел.

У Миколы не по-доброму засветились глаза. Первое, что он делает, это бросает свою палку, снимает со стены изящный абордажный топорик с колким и приплюснутым концами и швыряет его мне, а себе такой же берет с другой стены. Но топорика ему мало было. Он еще ремень со стены снял и на себе его поясом присадил, а на ремень пару крюков из тех, что на акул можно закидывать.

Я как в руки эту грозную штуку схватил, сразу задышал по-другому. Думаю, теперь то нам никакие Моны не страшны. Подавайте сюда их пачками, нам все нипочем.

– Откуда у неё все это? – у Миколы спрашиваю.

– Она альтернативной биологией занимается, – говорит. – Режет все, что режется и смотрит, как одно отдельно от другого дальше себя поведет.

Мы прошли вдоль гусеницы до самой её задницы и с озадаченными глазами оглядываемся вокруг. Нам было неясно, откуда могло выползти столь габаритное существо. Узкий коридор, сколоченный со всех сторон из черных досок, упирался в дальнем конце в деревянную дверь, которая, должно быть, открывалась в лес. Но, когда мы дошли до середины, то с правой стороны увидели узкую лестницу на второй этаж. Ступени освещались плоскими круглыми плафонами с зеленоватым болотным газом. С левой стороны, прямо напротив лестницы, в стене коридора таилась еще одна дверь. За ней слышался плеск воды.

Микола легонько толкнул дверь рукой и одновременно занёс абордажный топорик над головой. За дверью открылось просторное помещение с закрытыми окнами, освещаемое