бурлила, источая смерть. Чтобы заглушить страх, я, не переставая, кричал «Умри, гадина!». И, наконец, спустя минуту, другую, червь ослаб, утратил прыткость. Тогда я воткнул выправленную ладонь в потрепанную, истекающую кровью, плоть. Пальцы пробили живую оболочку и завязли в подшкурных тканях.

– Эй! – кричу я, сам не свой от ужаса. – Микола! Ты там?

В ответ меня что-то схватило за руку во внутренностях зверя. Это было рукопожатие друга, которого я чуть не потерял. Микола ухватился за мою ладонь покрепче, а после пробил тело червя другой рукой. Собственно, то был уже не червь, а разлагающаяся оболочка.

Из расширенной раны мертвого тела показалось лицо паренька. Голова обмотана кишками, на волосы налипли куски полупереваренной ондатры. Микола плевался чем-то желтым и кровавым. После он еще минут десять отмывался рядом с поверженным врагом, а я с копьем смотрел по сторонам.

День уходил. Темнело и это не радовало. Чтобы больше никого не сожрали, мы решили изменить тактику продвижения. Двухметровое копье разломили на две примерно равные части. Теперь я шел спереди, а Микола пятился за мной, как краб. У каждого в руке метровая заостренная палка на случай внезапной атаки.

Сумерки покрасили туман в мистические серые оттенки. Со всех сторон нам чудились фигуры болотных монстров. Нужно было искать твердую землю, островок, где можно спокойно провести ночь. Черви больше не беспокоили, но это не значило, что они полностью отказались от охоты.

В тревожном напряжении мы шли несколько часов. Туман над головами совсем поредел и сквозь молочные клочья проглянула жирная желтая луна. Золотой свет придавал болотным водам маслянистый оттенок. Мы отчаянно искали глазами островок, но увидели нечто совершенно другое.

Я остановился, как вкопанный, а Микола уперся спиной в мою спину.

– Что такое?

– Не знаю, – говорю. – Сам посмотри.

В двадцати шагах от нас на горбатой кочке стояла сильно худая девочка лет десяти в потрепанном розовом платье с белыми ромашками. Я сказал «стояла», но самом деле это не совсем так. Она была на четвереньках, причем спину неестественно выгибала кверху, а голову сильно наклоняла вниз, как животное. У неё были длинные светлые волосы и синие глаза с пушистыми ресницами. И еще она люминесцировала голубым светом.

– Гака, – тут же говорит Микола.

– Ты её знаешь?

– Да. Черт, так вот куда нас демон вел!

– Кто это Гака?

– Еще одна жертва лесов.

Микола облизывает губы, делает шаг вперед и говорит мне через плечо:

– Резких движений только не делай. Пугливая она.

– Хорошо.

Паренек вытянул руку к девочке открытой ладонью, а она вся напряглась, как хищный котенок и глаза у нее с азартом заблестели.

– Гака, – Микола осторожно еще шаг к ней делает. – Не бойся, мы тебя не обидим.

Девчушка зашипела, как енот, прыг в воду и почапала. Сама махонькая, ей вода чуть не до горла достает. Она пройдет так метра три с головой вытянутой к луне, нырнет, поплывет под водой и снова пешком. И след за ней синий светится.

Микола за ней и мне на ходу кричит:

– Не отставай! Она нам нужна.

22 серия. Дом на сваях

Преследовали мы синеглазую девчушку до тех пор, пока силы не стали иссякать. Я замечал, что Гака уводит нас все больше вправо. Из белесого тумана вырисовывались силуэты новых растений (все больше узловатых стволов, опутанных ползучими сорняками), а это значило, что рядом твердь. Мы уже забыли о мигульских червях. Девчонка заняла все наше внимание. Синее свечение позади неё медленно таяло, оставаясь для нас призрачным ориентиром.

Временами Микола продолжать окликать Гаку, но она не слушала. А один раз она нырнула и очень долго не выныривала. Мы встали там, где свечение под водой растаяло, занесли полукопья для удара на всякий случай и ждем, когда мелкая вновь из воды покажется.

Десять секунд ждем, двадцать – ничего. Потом уж и минута прошла и другая. Тихо, только где-то далеко филин ухает.

– На кой черт она нам сдалась? – в нервной тишине спрашиваю.

– Демоново сердце к ней вело, – отвечает Микола. – Она на нашем пути значит.

– Она была с тобой? Ну, до того, как потеряться в лесу?

– Нет, она старше меня. Иногда она из болот выходит, но не говорит почти. Знаю, что она за ягодами в леса отправилась в 1904 году и с тех пор её никто не видел. Ну, кроме нас, конечно.

– Что-то долго не выныривает.

– Жди, – говорит Микола. – Она таиться любит. Голова у неё повреждена от недостатка человеческого общения.

– Деревья видел? – спрашиваю.

– Видел.

– Островок, наверное. Нам бы поспать. В сухости. А то ноги убьем.

– Гаку потерям, ввек не выберемся, – говорит Микола.

И аккурат в этот момент далеко слева, почти у островка мною примеченного, выстреливает из воды шарик синий, точь такой же, какие я раньше видел. Только теперь не три шарика, а один остался. Вырвался синий комок света из болотной гадости и завис в рваных клочках тумана в двух метрах от водной поверхности. Завис, не шелохнется, на нас смотрит. Ну, это я так думаю, глаз то у него нет.

– Вперед! – кричит Микола и к шару бросается.

Я за ним. Шар от нас, меж узловатых стволов на берегу лавирует. Выбрались мы из воды наконец-то и побежали по твердой земле, не выпуская из вида синего летуна, что мелькал в еловой роще

и уводил нас все глубже в прибрежный лес.

Бежим, сломя голову, сучья все лицо расцарапали, про бока я вообще молчу, места живого там нет. Гака почти потерялась во тьме. Но вот мы пробежали еще метров сто или двести, как остров кончился, и перед нами открылась ровная водная заводь.

Место на болото мало похоже, больше на пруд с километр в диаметре. На дальнем берегу из-за высоких елей прямо над водой выдается старый двухэтажный дом на черных сваях-бревнах. Двускатная черепичная крыша у берега закрыта еловыми ветками, из кирпичной трубы валит черный думок. Бревенчатые стены все черные. Ставни везде заколочены, кроме одного окошка на втором этаже фронтона. Там огонек горел. Между нами и домом высоко над прудом висит шарик наш синий, на нас смотрит. Ну, или мне так кажется.

Встали мы с Миколой в один ряд с деревьями крайними, а в пруд идти, пока не идём.