Затишье закончилось так же неожиданно, как началось. С утра в лагере раздавались крики, происходили какие-то сборы. Нош сообщил, что армия переходит на постой в Орнскую крепость, которая за широким Рондом. Мариссу везли в той же самой повозке, а она тревожилась о том, сможет ли Лида появиться так далеко от родных лесов. Ей теперь стало невыносимо страшно остаться одной. Но это пока не Накхас – это всего лишь другой берег Ронда.

Нош все несколько дней пути выглядел встревоженным. Почти постоянно он ехал на лошади следом за повозкой, а вечерами забирался внутрь – дать Мариссе поесть и самому немного подремать на твердой поверхности. И поскольку между ними уже завелась традиция что-то обсуждать, Марисса осмелилась спросить:

– Что тебя беспокоит, Нош? Это плохой знак, что мы едем туда?

– Нет, конечно. Мы взяли последнюю крепость материка, способную оказать сопротивление. Можно сказать, что милорд только что выиграл всю войну. Остальную территорию Накхас присоединит без боя. Некому больше воевать на вашей стороне.

Новости были ужасными, но Марисса заставила себя утаить настоящие чувства и переспросить:

– Тогда почему ты выглядишь так, будто вы проиграли?

Нош глянул на нее и невольно улыбнулся. Маг еще с первой встречи разглядел, что девушка невероятно хороша собой – и пусть это свойство всех ведьм, но взору это не объяснишь. Ее не портили даже грязные нечесаные волосы, зато так легко представлялось, что если Мариссу отмыть в горячей ванне и дать красивое платье, то она затмит любую даму при дворе его величества Рая. И спрашивает она, потому что душа ее, любопытная и живая, требует постоянной пищи для осмысления.

– Нет, Марисса, мы выиграли. Нет причин для тревоги, кроме каких-то мелочей. Что будет с тобой, на каких условиях будут присоединять оставшиеся территории и прочее, прочее, не стоящее обсуждений.

В крепости пленницу разместили в подвальной тюрьме, но благодаря стараниям Ноша, Марисса вполне была способна выносить такие условия. Хотя теперь стало куда хуже: все же в повозке она могла хотя бы иногда выглядывать и дышать свежим воздухом, наблюдать за людьми, хоть чем-то занимать мысли. Здесь же ей оставалось только бесконечное пустое одиночество. И маг, будто это почувствовав, остался с ней ради пустого разговора. Если он будет заглядывать к ней пару раз в день, то заточение окажется не таким невыносимым. И снова это болезненное чувство благодарности к нему за соучастие – чужое, неверное, мешающее принятию единственно правильного решения. Как сложно подписать смертный приговор тому, кто оказывает поддержку.

Крайдин Сорк объявился в ее камере на следующий вечер после переезда в крепость. Марисса, распознав главного своего врага, встала с соломенной лежанки и выпрямила спину. Пусть видит ее какой угодно – вонючей, грязной, без капли надежды – но только не раздавленной.

– Ну, здравствуй, ведьма, – сказал, осматривая каменное помещение и масляную лампу в углу.

– Ну, здравствуй, демон, – ответила она ему в тон, опять ловя себя на мысли, что лучше бы промолчать, а не молчится, наружу рвется: – Гляжу, ты скучал по моей компании. Что, нет в рядах твоих прихвостней человека, который скажет тебе правду в лицо? Так заходи почаще, червь, я всегда готова поболтать.

– Засунь себе эту правду в глотку. Или это сделаю я, – прозвучало равнодушно, беззлобно. – А пока меня интересует совсем другой вопрос. Ты приворожила Ноша?

– Что? – Марисса от такого поворота растерялась.

Крайдин усмехнулся и все же посмотрел на нее прямо, хотя до сих пор как будто собирался этого не делать:

– Ты услышала вопрос. Мне нужно знать, чтобы принять правильное решение на твой счет.

Марисса прищурила глаза:

– А какое решение последует за каким ответом?

Крайдин ответил без паузы:

– Он один из самых перспективных магов Хлаоха. Я не потеряю такого бесценного и верного солдата из-за тебя. Потому если ты его приворожила, то сегодня же тебя сожгут. Говорят, если ведьму сжечь, то вместе с ней сгорят и все заклятия. Тогда Нош освободится. А если ты его не приворожила – значит, ты на это вовсе не способна. Потому что я не представляю, чтобы ты не воспользовалась такой возможностью. А раз ты ни на что не способна, то вреда нанести никакого не можешь. Тогда с тобой можно делать что угодно. Например, выдрать тебе язык, чтобы больше не слышать позывы твоего глупого высокомерия.

Марисса рассмеялась – неожиданно для них обоих легко, без напряжения:

– Ищешь причину для потехи? Твой маг свободен от моих заклятий. Если бы я была способна кого-то приворожить, то начала бы не с единственного здесь хорошего человека. Ты намного больше подходишь для этой роли – ползать в моих ногах и умолять хотя бы взглянуть на тебя! О, клянусь тебе всеми духами, Крайдин Сорк, как только я смогу причинить тебе любое зло – ты почувствуешь это первым!

Крайдин бездумно сделал шаг к ней, но, поймав себя на всплеске злости, успел унять его. Остановился. Развернулся и вышел. После затхлого подвала свежий вечерний воздух ударил в ноздри, пьяня.

Зачем ведьма его провоцирует? Зачем говорит именно так, чтобы он схватил ее за горло и сжимал пальцы, пока не раздастся хруст? А может, она именно этого и хочет – просто умереть и больше не страдать? Сейчас ее от смерти отделяла всего секунда, всего один жест или невероятный самоконтроль Крайдина. Это не воздух пьянил, это та самая неслучившаяся секунда мутила мысли. Представление, что он все же поддался порыву, протянул руку и взял ее за горло. И… вероятно, убил бы не сразу, а наклонился и провел бы языком по этой светящейся изнутри коже. Чтобы всю ее скрутило от отвращения, чтобы ведьма пожалела о своих словах. Крайдин не брезглив: ради ее отвращения он мог бы сделать над собой усилие… и провести языком, широко, влажно по ее шее… И только потом убить.

Очнулся, кое-как вспомнив о том, что пора скинуть напряжение. Найне сегодня предстоит очень сложная ночь. Крайдин ощущал немыслимую тяжесть, которую обязательно надо выплеснуть. Многократно, не давая себе возможности опомниться, пока все эти странные мысли не сотрутся начисто.

Он и сам за собой не замечал изменений. Со своей любовницей Крайдин часто бывал груб – и часто именно его грубость распаляла ее сильнее. Но теперь он был не просто груб, он был отстранен. Ему все казалось, что из тела напряжение не уходит, что стоны Найны, его имя из ее уст звучат как-то неправильно, оттого и тяжесть остается. Он приказывал ей заткнуться, не издавать ни звука, он жмурился, не желая ее видеть. Крайдин за собой этого не замечал, но это неизбежно замечала любящая и прекрасно знающая его Найна.

Все развалилось в один момент. Хотя поворот был так предсказуем, что сейчас вызывал только желание рассмеяться над собственной глупостью. Крайдин Сорк никогда не позволял себе истерик, даже когда они были так кстати.

Письмо с королевской печатью доставили из Хлаоха слишком быстро. Как если бы кто-то из военных магов передал послание туда сразу же после взятия Орна, а послание было уже готово к этому моменту – так быстро оно оказалось в руках Крайдина. Письмо Рая он разворачивал неспешно, уже предчувствуя, что ничего хорошего оно не сулит.