— А при чём тут Снэгсби?

— При всём! — Эстель посмотрела мимо меня на дом, её взгляд отыскал окна верхнего этажа. — Сиделка жила в этом доме, Айви.

В высшей степени неожиданная новость. Судя по всему, Эстель доставляло удовольствие огорошивать меня.

— Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему я так уверена, что Снэгсби должны знать что-то об исчезновении моего брата? — добавила она.

— Эта сиделка снимала тут комнату? — спросила я.

Эстель посмотрела мне прямо в глаза:

— Думаю, да.

— Я и рада была бы помочь, дорогая, — сказала я, вспомнив о времени, — но у меня своих забот полон рот, а вы, как я вижу, неплохо и сами справляетесь с поисками разгадки этой таинственной истории.

— Ах, Айви, прошу, не бросай меня! — жалостливо воззвала она. — Правда о моём бедном брате скрыта где-то в этом доме, и только ты можешь найти её.

Губы Эстель дрожали самым восхитительно трагическим образом. Слёзы ручьями текли по её щекам, прямо загляденье. Конечно, мамаша Снэгсби ясно дала понять, что не желает говорить о Себастьяне Дамблби, но разве я могла отказать бедной девушке в помощи?

— Приходи ко мне в четверг выпить чаю, — сказала Эстель и протянула мне карточку с адресом. — Если к тому времени тебе удастся разузнать что-нибудь, что помогло бы в моих поисках, я буду очень благодарна. — Она с теплотой улыбнулась мне. — Но если нет, мы с моим двоюродным дедушкой всё равно будем очень рады тебя видеть.

Я покорила её своим обаянием!

— Конечно, приду, — сказала я. — Что же до сиделки — посмотрим, что мне удастся найти.

Эстель поцеловала меня в щёку, и мы расстались под цветущим миндальным деревом.

Поставив пирог в духовку, я тихонько поднялась по лестнице и вернула на место кулинарную книгу мамаши Снэгсби. На моё счастье, старушка самозабвенно похрапывала в ванне. Я переоделась в синее платье с белым кружевом. Заплела волосы. Прибралась в гостиной и накрыла стол для гостей, достав парадный сервиз.

К тому времени, когда я спустилась вниз, пирог был как раз готов. Я достала его из духовки, украсила ванильной глазурью и стала выкладывать аккуратные круги из миндальных орешков, начиная от края. Всё было наполовину готово, когда сверху раздался стон мамаши Снэгсби.

— Голова болит! — пожаловалась она.

— В вашем возрасте это совершенно нормально, — отозвалась я. — На вашем месте я стала бы волноваться, если бы вдруг голова не раскалывалась так, будто вас треснули пустым ведром по затылку. Сидите, дорогая, я сейчас принесу вам халат.

Двигаясь со скоростью света — недаром у меня все задатки только что вылетевшего из пушки ядра, — я закончила выкладывать миндаль и спрятала пирог в буфет у камина. Нельзя же, чтобы мамаша Снэгсби заметила его раньше времени и испортила сюрприз.

— Где тебя носило? — осведомилась мамаша Снэгсби, когда я помогала ей облачиться в халат. — Я отмокала в ванне целую вечность.

Это была правда. Её кожа определённо сморщилась.

— Мне ужасно жаль, дорогая, — сказала я, снимая с крючка её платье. — Но я была очень занята — приводила дом в порядок к приходу гостей.

Мамаша Снэгсби выхватила платье у меня из рук:

— Да уж конечно.

Она сунула руку в карман, и её лицо выразило облегчение, когда она нащупала там свою драгоценную книгу.

Мы отправились в спальню мамаши Снэгсби, а по пути я подробно рассказала, чем занималась всё это время (опустив лишь кое-какие подробности, услышав которые, она наверняка взорвалась бы не хуже вулкана).

— Я прибралась в гостиной, расставила на столе чашки и тарелки и приготовила угощение.

Мы остановились на пороге спальни, и мамаша посмотрела на часы.

— Миссис Роуч придёт только через полчаса, так что у тебя вполне хватит времени натереть воском перила. Надень фартук, чтобы не испачкать платье.

И она захлопнула дверь перед моим носом.

— Надеюсь, стол накрыт как подобает, — с порога заявила миссис Роуч, раздувая ноздри, словно зашла в конюшню. — Мы ездили на ланч, который леди Экхарт устроила в честь моего дня рождения. Дорога от её дома через весь город была просто ужасна, и мы с дочерьми умираем от жажды.

— Вы правы, матушка, — важно кивнула Бернадетта Роуч. — Нам совершенно необходим отдых и приятные напитки. Верно, сестрица?

— Определённо, — подтвердила Филомена Роуч.

Сёстры сидели на краешке дивана поближе к своей матери, которая с царственным видом восседала в кресле. Природа одарила миссис Роуч фигурой, напоминающей колокольчик, какие вешают на шею коровам. Росту она была немалого — то есть прямо-таки огромного, — а ширина её не уступала росту. Её дочери были примерно моих лет и выглядели совершенно заурядно — белые локоны, маленькие карие глазки, невыразительные носики.

— Поскорее подавай чай! — сказала мне мамаша Снэгсби, повелительно махнув рукой в сторону двери. — И принеси прохладительные напитки для наших гостий.

— Не сейчас, дорогая, — сказала я, с умопомрачительной деликатностью втискиваясь между сёстрами. — Думаю, мы сначала немного поболтаем, правда, девочки? Вот увидите, я совершенно очаровательна и обещаю: если я замечу хоть каплю очарования в вас самих, то сразу вам об этом скажу. Так мы сможем познакомиться поближе и стать задушевными подружками.

Миссис Роуч уставилась на меня с обожанием, какое обычно бывает написано на лице маньяка с топором.

— Мои дочери чрезвычайно разборчивы в выборе друзей, — сообщила она. — Как только у людей хватает отваги брать в дом детей с улицы, ведь никогда не знаешь, чего от таких ждать.

— Как отвратительно, должно быть, не знать своей семьи, — предположила Бернадетта, отодвигаясь от меня. — Твои родители могут оказаться кем угодно. То есть абсолютно кем угодно!

Филомена содрогнулась при этой мысли.

— Подавай чай, — велела мне мамаша Снэгсби, и на сей раз её тон исключал всякую возможность ослушаться.

— Да, мама Снэгсби.

Вскоре мы с миссис Диккенс уже поднимались вверх по лестнице. Я несла пирог, а она — поднос с чайником. Миссис Диккенс остановилась на площадке, чтобы отдышаться.

— Ну, как по-твоему, они хорошие девочки? — спросила она.

— Маленькие чудовища. Но я им понравилась, и это очень кстати, потому что, я слышала, у них дома бывают чудесные вечера, где устраивают всякие развлечения.