– Господин Ржевский, постойте.

Поручик, как раз успев дойти до площадки между двумя пролётами, остановился.

– Мариупольский полк, не так ли? – спросил жандармский офицер, торопливо спускаясь следом.

Ржевский не без гордости оправил свой тёмно-синий гусарский мундир:

– Верно.

– А не встречались ли мы случайно при Бородине?

«Позвольте! – подумал Ржевский. – Вопрос про Бородино – моё изобретение! И чего этот господин хочет со мной познакомиться, да ещё моим способом?»

Поручик молчал, в недоумении воззрившись на собеседника, а тот остановился напротив и, одёрнув свой светло-синий мундир, произнёс:

– Раньше на мне была совсем другая форма: серо-красная. Сумский гусарский полк. При Бородино вместе с вами, мариупольцами, отгоняли француза от Багратионовых флешей {4}.

Ржевский без труда вспомнил тот день. Вот французская кавалерия, издалека сверкая начищенными кирасами, скачет во весь опор на позиции Багратиона. Слышна пальба пушек и ружей, но кавалерию этим не остановить. Тогда раздаётся приказ генерала Дорохова, и навстречу неприятелю – в просвет между полками русской пехоты, пока находящимися в резерве, – мчатся гусары.

Жандармский офицер продолжал:

– Помнишь приказ Дорохова? «Эй, гусары, дайте…»

– «…врагам жару!» – договорил Ржевский, уже совсем по-другому глядя на собеседника, ведь бывших гусар не бывает. – Так значит, Сумский полк?

– Да.

– А как же тебя зовут, братец?

Собеседник отрекомендовался:

– Шмелин Алексей Алексеевич. Я с некоторых пор – начальник жандармской команды в здешнем городе. Так что не знаю, могу ли теперь причислять себя к гусарскому братству.

– Конечно, можешь! – воскликнул Ржевский. – Бывших гусар не бывает. Руку! – И сам первый протянул руку для пожатия.

Шмелин, улыбнувшись, сделал то же самое. Новые знакомые чинно поздоровались, а затем со смехом начали обниматься.

– Отметим встречу? – спросил Шмелин. – Приглашаю на обед у меня на квартире.

– Охотно отобедаю, – отозвался Ржевский, хоть и понимал, что для этого нужно отправиться из полицейской части в казармы местного гарнизона, ведь конные жандармы относились не к полиции, а к военному ведомству и использовались губернскими властями по мере надобности. Вот уж получился променад по городу! Сначала в полицию, затем – в казармы. А дальше куда? В острог? Но в Твери, кажется, не было острога.

Ржевский и Шмелин торопливо вышли на улицу всё так же с чёрного хода. Из всех конных жандармов во дворе остался только один рядовой, который подвёл начальнику коня. Остальная команда куда-то делась. «Значит, Шмелин отпустил своих, а сам тут ждал, пока меня допросят, – подумал Ржевский. – Надо же, как хотел познакомиться!»

Шмелин вдруг начал принюхиваться.

– Та-а-ак… – сказал он, хлопая рядового по полушубку там и сям, будто выискивая что-то.

– Ваше благородие, я… – Фраза оборвалась, поскольку Шмелин стащил с рядового кивер {5} и выудил оттуда фляжку:

– Та-а-ак!

– Ваше благородие, я только для сугреву!

– Для сугреву он, – передразнил Шмелин, отхлебнув из фляжки и предлагая её Ржевскому.

Тот отказываться не стал, а его новый знакомый вдобавок обнаружил в кивере пирожок, завёрнутый в тряпицу, и разломил пополам, также угощая Ржевского.

– Вот что паршивцы делают! – заметил Шмелин, откусывая от своей части пирожка и нахлобучивая кивер обратно рядовому на голову.

Ржевский меж тем сделал знак Ваньке, чтобы подъехал ближе.

– Понапихают всякое, будто в котомку, – не унимался Шмелин. – Минувшим летом прямо на смотре нашли у одного рядового в кивере бублик, три яблока и живого цыплёнка! Гауптвахтой отделался.

– У нас в полку тоже случай был, – ответил Ржевский. – На смотре обнаружили у рядового в кивере тряпичный свёрток с запахом свиного сала. Но сала там не оказалось – одна тряпка. Долго спорили, но решили за запах сала на гауптвахту не сажать. Вот если б водкой пахло…

Собеседник хмыкнул.

– А за что тебя из гусаров в жандармы перевели? – спросил Ржевский.

– Дуэль.

– Из-за женщины?

– Разумеется! Вот такое своеобразное для меня наказание. Теперь, среди прочего, в мои обязанности входит и дуэлянтов ловить. Я сначала, как узнал, хотел в отставку подать, но её не приняли. Или, говорят, переводишься во внутреннюю стражу, то есть в жандармы, или под суд за дуэль.

* * *

Тверской гарнизон расположился в городе совершено так же, как обычно располагаются гарнизоны в губернских городах. Большое пространство на окраине Твери было кое-как огорожено дощатым забором, через который при известной ловкости всякий мог перелезть. Часовой возле шлагбаума не спал, но отдавал честь всем проезжающим начальникам с таким безразличием, что казалось, вздумай появиться в гарнизоне сам Наполеон – часовой и ему отдал бы честь, ничуть не удивившись, даже если бы знал, что Наполеон уже несколько лет как скончался.

За забором тянулись огромные ровные поля, то есть плацы, и на этих просторах почти терялись гарнизонные постройки: казармы, конюшня, кухня, лазарет и прочее. Все они походили друг на друга – длинные одноэтажные деревянные дома.

В таком же доме находилась квартира Шмелина, состоявшая, как и положено, из двух комнат с бревенчатыми стенами. Но что это были за комнаты! Если в гостях у Никодимова Ржевский испытал смущение перед столичным блеском, то здесь – щемящую тоску по оставленной военной службе.

К примеру, о былом напоминал тёмный персидский ковёр на стене, на котором была развешана целая коллекция курительных трубок. Свечи в бронзовом подсвечнике на столе совсем оплыли, а это почти наверняка означало, что минувшая ночь прошла по-гусарски – почти без сна. На полу валялось несколько игральных карт и среди них – червовая дама, которой Ржевский чуть заметно поклонился, будто старой знакомой. А ещё он увидел белый женский чулочек, выглядывающий из-под стула, где лежала внавалку разная одежда хозяина квартиры. Ах, офицерская жизнь!

– Та-а-ак… – меж тем проговорил Шмелин и вернулся в первую, проходную комнату – в тот её угол, где располагалась постель денщика. – Та-а-ак, – повторил Шмелин и вытащил из-под кровати бутыль водки.

«Да у него на водку нюх!» – с завистью подумал Ржевский.

– Семён! – крикнул Шмелин.

Явился денщик.

– Семён, подавай обед! На двоих, – распорядился Шмелин, а денщик, грустно покосившись на бутыль в руках начальства, бодро ответил:

– Слушаюсь, ваше благородие.

Ржевский еле слышно кашлянул.

– Там, у крыльца, – добавил Шмелин, – санки, запряжённые рысаком. Рысака покорми. И человека в санках покорми.

…А через некоторое время,