— Почему невозможно-то? Ты просто скажи мне код двери или там открой ее сама и отвернись ненадолго. А я с остальным сама справлюсь, — я уже откровенно ее упрашивала. — Ну пойми ты, вся эта хрень со служением великой цели это не моё. Ну посмотри на меня! Разве можно такой раздолбайке, как я, какие-то сверхспособности доверять? Я же так накосячу, что вы потом всем Орденом не разгребете!

— Яна, пожалуйста, не проси меня. Ты не можешь уйти. Даже из здания не выйдешь! — лицо Амалии исказилось, будто она собиралась заплакать.

— А вот и выйду! Ты только отсюда меня выпусти, а там я придумаю что-нибудь. Ну, Амалия, ну, пожалуйста!

Не может быть, чтобы не было выхода. А выбравшись отсюда, я так спрячусь, что меня с собаками вовек не найдут.

— Нет! — неожиданно тон женщины стал резким, почти грубым. — Нельзя тебе уходить!

— Да почему нельзя-то? — не признаю я это слово дурацкое.

— Потому что если ты уйдешь и не пройдешь Восхождение, то умрешь абсолютно точно! И случится это не когда-то в старости, а очень скоро! — выкрикивает она.

— С какого такого перепугу? Хочешь сказать, что эти братья-долбоящеры меня найдут и прикончат? — напрягаюсь я.

— Что?! Нет, конечно! — в голосе Амалии прямо настоящее возмущение. — Никто не стал бы убивать тебя нарочно!

— А как? Случайно? — я уже откровенно злилась.

— Я вообще не говорила, что тебя кто-то собирается убивать! — раздраженно дергает головой Амалия.

— А с чего бы мне тогда умирать скоропостижно, если я уйду отсюда? Думаешь, что я от тоски по вашей секте помру? Или, типа, меня совесть зажрет насмерть? Так я тебе сразу скажу — не бывать такому. Скучать я по вам не буду, а совести у меня и в помине нет. Не веришь — у моего отца спроси.

— Яна, ты можешь быть хоть минуту серьезной? — закатывает глаза Амалия.

— Да я серьезна, как никогда в жизни, наверное.

— Тогда не просто послушай, а услышь меня наконец! Тебе нельзя уйти и избегнуть Восхождения. Потому что оно — единственная возможность выжить для тех, кто рожден потенциальными Дарующими, — Амалия уже практически орала на меня, и я ощущала, как тут же запустилась моя привычная защитная реакция, выражающаяся в полном игноре всего, что пытаются до меня донести на повышенных тонах.

— И я должна в это естественно незамедлительно поверить! — огрызнулась я.

— Да, должна! Поверить и принять, как неизбежность, — снова эта бесящая попытка давить.

— Чушь! — практически оскаливаюсь в ответ. — Знаешь, ты мне уже стала казаться почти нормальной теткой, Амалия. Мне прямо ненадолго подумалось, что ты, если уж не на моей стороне, то хотя бы нейтральна. А ты, как я понимаю, решила поспособствовать скорейшей промывке мне мозгов. Для Главы стараешься? Думаешь, если убедишь меня быть послушной собачонкой, он тебя разок другой по головке погладит? Неужто оно того стоит? Что, на одном мужике свет клином сошелся?

Амалия вскинула голову и посмотрела на меня так, словно я ее по лицу ударила наотмашь. Где-то в глубине души меня противно царапнул стыд за мои откровенно грубые и жестокие слова. Может, я и не права и несправедлива к этой женщине, но взбунтовавшееся чувство упрямого противоречия и привычное желание обороняться от давления любой ценой, выработанное за годы жизни, одержали верх.

Амалия гордо выпрямилась, и ее лицо заледенело, а взгляд, обращенный на меня, стал жестким и прожигал, как чертов газовый резак.

— Если тебе так хочется поговорить обо мне и моем отношении к Главе, то ради бога, Яна. Я скажу тебе, что на самом деле испытываю к этому великолепному мужчине не только уважение, но и преклоняюсь перед ним, чего он заслуживает в полной мере. Но кроме этого есть и совершенно иные чувства. Я могу с уверенностью сказать, что люблю его уже очень давно, глубоко и всем сердцем. Хоть и без всякой надежды, с чем давно уже смирилась. — Амалия сейчас больше походила на ледяную скульптуру, нежели на живую женщину, и хлестала словами, словно швыряла мне в лицо колючий снег щедрыми горстями. — И да, я готова быть на его стороне в любой ситуации и поддерживать и помогать во всем, потому что твердо уверена, что он достойнейший и в высочайшей степени преданный своему делу человек. Он во всем следует велениям долга, а не собственным амбициям и жажде власти, как многие другие. Чем и заслуживает моё искреннее благоговение, пусть это и лишает меня даже малейшей надежды стать к нему ближе.

Она остановилась, словно желая убедиться, что я ее слушаю, и что до меня, наконец, доходят ее слова. Я не отводила взгляд, стараясь дать понять, что она в полной мере привлекла мое внимание, но это не значит, что я готова верить сказанному. Но на самом деле моя уверенность испарялась под ее пристальным и безжалостно правдивым взглядом.

— Но все мои чувства к Главе и преданность тому, что делает Орден, сейчас не имеют никакого отношения к тому, что я пытаюсь донести до тебя, — так же холодно и жестко продолжила женщина. — Ты можешь думать обо мне что угодно, не верить ни одному слову, считать, что я просто выслуживаюсь, пытаясь кому-то угодить. Твое мнение не изменит неизбежных фактов. А они таковы, что для рожденных потенциальными Дарующими есть только две судьбы. Прожить очень короткую жизнь и закончить свои дни в жуткой агонии, сгорая заживо в конце. Или попытаться все же пройти перерождение и получить очень-очень долгую жизнь, которую нам должно потратить на служение высшим целям. Других вариантов нет.

— Охренительный выбор! — я взмахнула руками, чувствуя себя до отвращения беспомощной, потому что, глядя сейчас на Амалию, не находила сил даже саму себя убедит, что сказанное — ложь, что уж говорить о споре с нею. — Зашибись просто перспектива! Но почему?

Амалия просто пожала плечами, и в ее ледяном взгляде отразилось сочувствие и понимание.

— Я не хочу! — упрямо помотала головой я. — Не хочу никаких предназначений, не хочу даже знать всего этого. Почему я? Разве это не может быть кто-то другой?

Я понимала, что звучу жалко, и сотрясать воздух в подобной ситуации бессмысленно. Но слова вырывались сами собой.

— Что я такого сделала? — голос предательски задрожал.

— Ничего, — мягко ответила Амалия. — Просто родилась такой. Нет других причин.

— Почему же именно я? — вопрос сверлил мозг.

— Любой на твоем месте задался бы этим вопросом. Я тоже спрашивала, — печаль в глазах Амалии добавила градус к чувству необратимости происходящего.

— И что?

— Нет ответа. Просто это так. Прими это, — в