покалывает ее мягкую человеческую плоть. Я должен позаботиться о том, чтобы ей было тепло.

Но Лиз – боец, и ей не терпится поругаться со мной. Поэтому я хватаю мертвую рыбу-лицееда вместе с длинной трубкой, которую она использует в качестве приманки, и перекидываю через плечо.

– Ты пойдешь сама, или тебя понести? – спрашиваю я. Она мрачно смотрит на меня. Затем резко подхватывает разорванные половинки своих штанов и уносится вперед.

– Ты такой придурок. Ненавижу тебя.

– Ты когда-нибудь молчишь? – посмеиваюсь я.

Она показывает мне средний палец. Не уверен, что это означает, но могу догадаться, что это что-то весьма неприятное.

– Придется тащиться обратно с голым задом. Огромное спасибо, – ворчит она.

– Хочешь мою набедренную повязку?

Ее лицо снова заливается краской, и она окидывает меня возмущенным взглядом.

– Чтобы ты дефилировал передо мной голым? Ну, уж нет.

Ее отказ только подчеркивает, насколько непривлекательным она меня находит. Это обидно.

– Все что угодно, лишь бы заставить тебя замолчать, – парирую я.

Она рявкает от возмущения и стремительно уходит. По дороге в пещеру Лиз молчит. Я позволяю ей идти впереди, чтобы охранять… и любоваться маленькой, дерзкой попкой. Тем, как играют ее ягодицы. У нее нет хвоста, поэтому зрелище довольно необычное… но очень возбуждающее. Я представляю, как нагибаю ее, раздвигаю бедра и принимаюсь облизывать ее влажные женские прелести, пока она не закричит от удовольствия.

К тому времени, как мы возвращаемся в пещеру, мое кхуйи резонирует, а член ноет от боли. Он упирается в набедренную повязку, и боль становится почти невыносима. Разве Лиз не страдает? Почему она сопротивляется этому?

Резонансная пара – одна на всю жизнь.

Моя женщина направляется в пещеру, даже не обернувшись. Она все еще злится, это чувство накатывает на нее волнами. Ну, и прекрасно. Позволю ей сопротивляться, если она думает, что это поможет. Она моя. Она стала моей в тот момент, когда ее кхуйи срезонировало для меня.

Что бы она ни делала, это ничего не изменит.

Будто прочтя мои необузданные, собственнические мысли, она хватает одно из одеял и, обернув вокруг талии, оборачивается.

– Я знаю, какова твоя цель.

Я хмурюсь. Моя цель? У меня нет иной цели, кроме как заявить на нее права, чтобы мы могли стать одним целым.

– Ты намерен прятать меня, пока я не забеременею, верно? – она выглядит поверженной, ее глаза полны печали.

– И что, если так?

– В очередной раз меня держат в заложниках из-за вагины. – Она вздыхает. – Что с вами, пришельцами, не так? Неужели девушка не может хоть раз сама сделать выбор? Неужели это так чертовски сложно?

– Кхуйи приняло решение, – отвечаю я.

Она слегка качает головой.

– Это всегда чье-то решение. Когда оно будет моим?

Я разочарованно наблюдаю за ней. Не нужно принимать никакого решения. Кхуйи его приняло. И все же… мне не нравится, как ее слова влияют на меня.

Или же мне не нравится слышать поражение в ее голосе. Лиз – боец. Я не хочу, чтобы она сдавалась.

Лиз

Атмосфера в пещере стала напряженной. Я игнорирую Раахоша и сосредотачиваюсь на том, чтобы заново сшить штаны с помощью нескольких обрезков кожи, которые использую в качестве завязок. Прикладывая немалые усилия, скрепляю узлом каждые несколько сантиметров кожи вместо того, чтобы соединить ее одной длинной нитью, рассчитывая, что так штаны прослужат дольше.

Раахош суетится у входа в пещеру, набирая и растапливая снег, собирая навозную стружку для костра и разделывая тварь, убитую у ручья. Он откладывает «бамбук» для меня, а затем забирает останки существа с собой, бормоча что-то о «приманке для ловушек».

Я ничего не говорю. Я все еще зла на него. На самом деле, «зла» – неподходящее слово. Я расстроена. Расстроена до глубины души. Знаю, он не виноват в том, что наши паразиты решили подружиться, но может же он пойти мне навстречу и помочь, вместо того чтобы вести себя так, будто проблема во мне? Уж извините, что я не хочу прыгнуть в постель с первым встречным и стать инкубатором для его детей.

Мое лицо заливается краской, когда я вспоминаю нашу оргию в снегу. Мысли об этом заставляют паразита вибрировать, а киску намокнуть. Черт. Это нечестно.

Даже не знаю, что хуже – бесконечное возбуждение, вызванное паразитом, или то, что Раахош позволил мне болтать без умолку, скрыв, что понимает меня. Пытаюсь вспомнить все, что наговорила… но безуспешно. Честно говоря, я болтаю всякие глупости и не запоминаю то, что срывается у меня с языка. Тьфу.

Пара часов в одиночестве дают возможность зашить штаны и, надев их, понимаю, что они стали теснее, но все равно впору. Отсутствие Раахоша также улучшает настроение и позволяет поразмыслить на холодную голову.

На самом деле, он в такой же ловушке, как и я. И, может быть, во мне говорят недавние оргазмы, но Раахош гораздо больше отдал, чем получил в нашем, эмм, снежном инциденте. Возможно, я слишком строга к нему. Но в одном он прав – я не удосужилась спросить, говорит ли он по-английски. Я просто предположила, что он невежественный пришелец… и выставила себя идиоткой.

Я вздыхаю. Не уверена, что готова извиниться, но точно знаю, что морально устала от постоянных ссор. Они ни к чему не приведут. Мой отец всегда говорил, что на мед поймаешь больше мух, чем на уксус.

В последнее время я только и делаю, что источаю уксус. Неудивительно, что у меня ничего не выходит.

И хотя мы с Раахошем расходимся в желаниях – он хочет жену и инкубатор для детей, а я хочу, чтобы меня оставили в покое, мы все равно можем вести себя как взрослые люди.

– Было бы здорово снова оказаться в кругу друзей, – с тоской думаю я. Девочки, с которыми я попала в плен? С ними вынужденная дружба. Если бы не обстоятельства, перекинулись бы мы хоть парой слов? Я скучаю по дому, по друзьям, по отцу, которого не стало пять лет назад.

С наступлением заката я окидываю взглядом пещеру и начинаю наводить в ней порядок, зная, что Раахош скоро вернется. Набираю побольше воды, заплетаю волосы в косу, чтобы они не лезли в лицо, дошиваю одежду, разжигаю огонь и принимаюсь мастерить лук. «Бамбук», который мы раздобыли, оказался совсем не тем, что я ожидала. Он полый и упругий, немного похож на кость. Я планирую обмотать его кожей, чтобы укрепить, а дальше надеяться на лучшее.

Вскоре Раахош возвращается. Два маленьких существа, свисающих с его руки, – наш