На столе в кухне стояли два бокала, в одном из них еще оставалось вино. Красное.

Женщина. Дон О'Брайен привел в дом женщину!

А что это мы так волнуемся? Это вообще не твое дело, поняла? Может, это не то, о чем ты подумала! Может, это его бабушка или тетя?

Ага, прабабушка! На таких каблучищах! Нет, скорее всего, это именно то, о чем ты и подумала. Просто ему надоело проводить вечера с занудой, у которой замашки викторианской девицы, взгляд снулой рыбы и вечно спутанные космы, вот он и привел к себе настоящую женщину.

В холле и гостиной никого не было, в кабинете тоже, зато из-под двери спальни Дона пробивался свет. У Морин что-то щелкнуло в затылке, и она мгновенно почувствовала слабость. На негнущихся ногах она прошествовала к себе, аккуратно прикрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Больше всего хотелось что-нибудь разбить, завизжать дурным голосом, а потом убежать.

Женщина в его спальне. Как он посмел это делать прямо у нес на глазах!

Спокойно. Тебя это совершенно не касается и абсолютно не волнует. Это его личное дело.

Послышался смех, затем голос женщины. Красивый голос, чуть хрипловатый, грудной. Наверное, именно такой голос и считают сексуальным.

Проголодались после упражнений в постели и пошли на кухню? Морин зажала уши ладонями и бегом кинулась в душ.

Она стояла под горячей водой и тщетно пыталась успокоиться, потом торопливо вытерлась, легла в постель и включила радио. Слава Богу, ей попалась какая-то классическая программа, и под вечно юного Моцарта Морин Аттертон ухитрилась заснуть.

Проснулась она в пять, и первое, что ей привиделось в рассветном воздухе, была картина: Дон сжимает в объятиях обнаженную нимфу, оба спят и улыбаются во сне.

До семи она изводила себя, потом внизу загремели посудой. Наверное, Дон. Будь он проклят.

В семь пятнадцать Морин ни цыпочках спустилась вниз, отчаянно молясь всем богам, чтобы никого в холле не оказалось. Не повезло.

Высокая красавица в шелковом халате очаровательно улыбнулась Морин, небрежно отбросив за спину белокурую гриву.

— Привет. Вы, должно быть, Морин?

— Здравствуйте. Да, я Морин. Морин Аттертон. Сейчас я спешу, извините, так что всего доброго.

Белокурая дрянь улыбнулась и помахала Морин рукой. Ногти у нее были длинные и ухоженные.

Морин едва не свалилась с крыльца, так переполнило ее бешенство. Радом с этой принцессой она чувствовала себя замурзанной замарашкой, нечесаным чучелом, и от этого становилось еще тошнее.

Как хорошо, что она сразу раскусила этого паразита!

В магазинчике она первым делом направилась к вазе с цветами. К черту магию!

Роскошный и все еще свежий букет и в помойке выглядел таким прекрасным, что даже бродяга, методично обшаривавший пакеты в поисках объедков, замер на некоторое время, и в глазах его появилась мечтательная нежность.

С наибольшим удовольствием она бы просто не возвращалась домой, но это было невозможно. Во-первых, больше некуда идти — у Лу сегодня свидание. Во-вторых, Морин скорее умерла бы, чем позволила Дону О'Брайену понять, ЧТО она чувствует на самом деле.

К счастью, дома никого не было. Морин уже собралась выпить чаю и уйти к себе, как вдруг открылась входная дверь. Голоса Дона и женщины. Смех. Шорохи и стуки.

Морин вдумчиво и внимательно перечитала страницу гороскопов недельной давности, ознакомилась с результатами бегов и изучила телепрограмму прошлого четверга. Эта газета попалась ей под руку совершенно случайно, и теперь Морин держалась за нее, как утопающий хватается за утлую дощечку.

А потом они вошли. Дон был в синем костюме, что в сочетании с цветом глаз и бронзовым загаром давало умопомрачительный эффект, блондинка — в простом шелковом платье телесного цвета и элегантных туфлях. Туфли и платье в общей сложности могли прокормить трех человек в течение месяца.

Во всех отношениях потрясающая пара. Особенно потрясает их наглость.

— Мори, малыш, ты дома? Наконец-то мы тебя застали. Где ты была утром? Даже не завтракала.

— Я рано убежала. Дела.

— Ясно. Что ж, позволь представить — Анжи. Анжела, моя двоюродная сестричка. Надеюсь, ты не против, если она поживет здесь некоторое время?

Ага, сестра. Совсем ее за идиотку держат.

— Анжи, а это Морин, подруга Сюзи.

— Мы сегодня утром уже виделись, правда, недолго. Все равно я очень рада, что мы наконец-то познакомились.

Морин выдала самую солнечную улыбку, на которую еще было способно ее несчастное лицо.

— Замечательная семья! Кузины и кузены просто валом валят. Прошу меня извинить, мне завтра рано вставать.

— Не выпьешь с нами винца?

— Нет, спасибо, Голова болит.

Он что, издевается? Или, правда, думает, что она согласится сидеть тут с ними, потягивая вино и обсуждая последние модели от Картье? Или что там у них, богатых, обсуждают?

Дон догнал ее у самой двери. Она надеялась, что он не войдет в комнату, но ошиблась. Дон вошел, не дождавшись приглашения.

— Что происходит, Мори?

Она очень хотела быть спокойной, насмешливой и презрительной, но вместо этого едва ли не в голос выкрикнула:

— Это я тебя должна спросить!

— Не понял…

— Не понял? По-твоему, это совершенно нормально, да? Привести в чужой дом какую-то женщину…

В синих глазах зажглись веселые огоньки.

— Какую-то?

— Ну, Анжелу эту, или как там ее на самом деле…

— Она моя сестра.

— Ой, ладно, хватит. А я твоя тетя из Бразилии. Уйди ты, ради Бога, дай посидеть в тишине.

Она ждала взрыва. Ждала холодного презрения. Пренебрежения. Наглой насмешки. Чего угодно, но только не такого. На смуглом лице Дона расцвела солнечная и довольная улыбка, он даже слегка прижмурился от удовольствия.

— Мори, крошка моя!..

— Я тебе не крошка.

— Хорошо, красавица Морин…

— Я тебе не красавица!

— О, как это жаль. Морин!

— Чего тебе?

— Ты ревнуешь.

— Что?!! Да ничего подобного! Просто… просто… ПОЧЕМУТЫ СМЕЕШЬСЯ?

— Потому что мне смешно.

Морин Аттертон выпрямилась во весь свой невеликий рост и простерла руку в сторону двери. Черные волосы развевались вокруг бледного от ярости лица, зеленые глаза горели изумрудным пламенем.

— Дональд О'Брайен!!! Немедленно убирайся из моей комнаты! НЕМЕДЛЕННО!!!

Он должен был сгореть на месте под этим взглядом, но если уж совести нет, то смотри, не смотри… Дон О'Брайен даже не пошевелился.