С количеством прожитых в Киото лет росла и моя коллекция. После сикиси и тандзаку я начал собирать свитки, затем ширмы, фарфор, мебель, буддистские скульптуры и многое другое. Моя коллекция стала включать не только японское искусство, но и предметы из Китая, Тибета и Юго-Восточной Азии. Тем не менее какими бы недооцененными ни были складные ширмы или буддистские статуи, они стоили больше, чем просто сотню или тысячу йен, и коллекционирование стало требовать больших вложений. Для того чтобы за это платить, я начал продавать или обмениваться предметами с друзьями, и прежде, чем я смог это осознать, я стал арт-дилером.

С ростом бизнеса я постепенно оказался на аукционах искусства в Киото, которые называются каи, что переводится как «собрания». Эти собрания представляют собой закрытый мир, доступ к которому есть только у арт-дилеров. Они отличаются от привычных нам аукционов, как, например, Кристис или Сотбис, где аукционные дома заранее собирают все предметы в единый каталог и дают возможность участникам спокойно узнать о имеющихся товарах до проведения аукциона. В ходе проведения каи нет никакой опубликованной заранее информации о предметах, и не хватает времени даже на то, чтобы вживую разглядеть эти предметы. Широким движением ведущий раскрывает свиток на длинном столе, и без упоминания автора и времени создания произведения искусства начинается аукцион. Участникам дается лишь мгновение, чтобы осмотреть печать и подпись к работе и исследовать качество бумаги и чернил. Таким образом, участие в подобных аукционах требует как минимум натренированного взгляда. Когда я впервые там оказался, то был в растерянности.

На помощь пришел мой специалист по ширмам, Кусака. В свои восемьдесят Кусака мог похвастаться шестидесятилетним опытом участия в аукционах Киото, и за это время он повидал десятки тысяч ширм и свитков. Я отдавал ему на ремонт некоторые из своих ширм, и благодаря нашему знакомству он позволил мне прийти с ним на каи. Кусака мог оценить качество бумаги и чернил глазами специалиста, он обладал отличной памятью на подписи и печати. Он часто мог бурчать что-то из разряда «Подпись отсутствует, но это печать Кайхо Юсё – выглядит как подлинник…», или «письмо обладает характером, но бумага выглядит подозрительно. Возможно, стоило бы пропустить этот образец…». Таким образом, Кусака стал моим учителем во время каи. Благодаря этому опыту я смог получить знания, которые бы не получил даже за десять лет обучения в университете.

Существуют два вида антиквариата. Один включает в себя предметы, которые уже находятся в обороте в мире искусства, имеют хорошее состояние и документы, в которых зафиксировано имя создателя, период создания и место происхождения. Второй вид состоит из предметов, которые в Киото называют убу (дословно «младенец»). Предметы убу – это те, которые впервые появились в мире искусства, и зачастую они долгие годы хранились на старых складах. Эти склады, именуемые кура, определяют особенность характера японского арт-рынка.

По традиции, большинство домов в Японии, независимо от их размера и материальной ценности, строились вместе с прилегающей к ним кура. Эти склады были необходимы из-за правила «свободного помещения». Мебель, картины, ширмы, подносы и столы появлялись в доме лишь при необходимости и часто менялись в зависимости от случая. Мне однажды в горах Окаяма посчастливилось увидеть кура, принадлежащую выдающейся семье. Хозяйка дома рассказала, что она хранит там три полноценных набора лакированных подносов и посуды – один для дома, один для гостей и один для особенно важных гостей. Богатым семьям было необходимо помещение, отдельное от дома, чтобы хранить такие предметы. Кура можно отличить по ее уникальной архитектуре: высокая, угловатая конструкция с островерхой крышей, несколькими крошечными окнами и белыми оштукатуренными стенами. Такие стены защищали здания от пожаров и землетрясений, которые были распространены в Японии.

Существовал строгий запрет на вход в кура всем, кто не являлся главой дома. В Киото прислуга могла похвастаться своим статусом, если ей было дозволено входить в кура. Даже в довоенные годы, когда культура Японии была еще более-менее целостной, на склады заходили редко, и о предметах, которые там хранились, часто забывали. После культурного шока Второй мировой войны потребность в подносах, посуде и ширмах и вовсе пропала, и массивные деревянные двери складов были заперты насовсем. Современные владельцы складов кура, поддавшись течению модернизации, не видят никакой ценности ни в самих кура, ни в их содержимом. Когда дело доходит до сноса старой недвижимости, хозяин вызывает торговца антиквариатом или «бегуна», который разом скупает все содержимое склада за раз, зачастую за бесценок. Все имущество со склада увозится на грузовике, который доставляет его до аукционов, на которых дилеры, такие как я, видят его впервые. Эти вещи и называются убу. Когда произведение искусства, которое хранилось в кура долгие годы, появляется на аукционе, это подобно тому, что оно просто материализовалось из глубины веков. Порой, когда я раскладываю ширму, задеревенелую от сырости, плесени и повреждений насекомых, я осознаю, что, возможно, я первый человек, который ее увидел за сотни лет. В такие моменты ко мне приходят воспоминания о мальчике, который много лет назад в Мотомати разворачивал солому, в которой лежали тарелки Имари.

Предметы убу представляют наибольший риск для коллекционера. Нет никаких гарантий, но присутствуют проблемы ремонта и восстановления. Однако именно в этом заключается весь интерес. Дэвид Кидд как-то сказал мне: «Обладать большим количеством денег и использовать его, чтобы покупать великие произведения искусства на мировом рынке – это может каждый. Не иметь денег, но, тем не менее, покупать прекрасные вещи – вот настоящее удовольствие».

Именно в этом и заключается секрет того, как «невозможное стало возможным» для меня и Дэвида. Сначала у нас не было средств, но мы могли собрать коллекции произведений искусства, которые во много раз превосходили наши возможности. Мы добились этого не в какой-то бедной стране Третьего мира, а в экономически развитой сверхдержаве. Это стало возможным благодаря отсутствию интереса у японцев к собственному культурному наследию. Китайское искусство сохраняет свою ценность на рынке из-за того, что разбогатевшие китайцы в первую очередь вкладываются в традиционные культурные объекты. Сообщество китайских коллекционеров искусства является достаточно большим. В довоенной Японии также существовало такое сообщество, где японские коллекционеры боролись друг с другом за прекрасные картины, каллиграфию и фарфор. Именно благодаря им и наполнялись кура.

После войны это сообщество исчезло, и сегодня в стране не так много выдающихся частных коллекционеров японского искусства. Единственным исключением являются чайные мастера. Мир чайной церемонии по-прежнему остается активным, и такие предметы, как чайные чашки, черпаки и свитки остаются крайне востребованными. Более того, они, зачастую, имеют завышенную стоимость, которая доходит до смешного. Но если выйти за пределы мира чая, то можно приобрести японские художественные произведения за бесценок. Например, я собрал неплохую коллекцию горизонтальных свитков, многие из которых содержат каллиграфию, написанную художниками, которые высоко ценятся чайными мастерами. Такие свитки разворачиваются горизонтально, и могут достигать длины двадцати метров. В отличие от висящих свитков, их тяжело использовать в чайных помещениях. По этой причине их цена гораздо ниже стоимости висящих свитков, несмотря на то, что их историческая и художественная ценность зачастую превосходит ценность вертикальных свитков.