— Обещаю вам, что буду делать это, — тихо сказал лорд Брэйдон.

Он уже был в вечернем костюме, когда вдруг вспомнил, что у него нет плаща.

Во всяком случае, он не имел возможности забрать свой плащ оттуда, где оставил его прошлой ночью.

Уоткинс, однако, никогда не терялся.

Он нашел плащ, принадлежавший владельцу апартаментов и схожий с плащом лорда Брэйдона.

— Я уверен, милорд, — промолвил Уоткинс, накидывая его на плечи своего господина, — этот джентльмен не будет возражать, если мы одолжим его вещь, тем более — ради такого хорошего дела!

— Ради Бога, Уоткинс, оберегайте мисс Лоилию, — сказал лорд Брэйдон. — С моей стороны непростительно позволить ей участвовать в этом деле, но я не представляю иного способа определить, права она или нет, утверждая, что ее отца держат в этом доме.

— Я, Не задумываясь, поставлю последний фартинг, милорд, на то, что она права, — ответил Уоткинс.

В его тоне слышалась самоуверенность, которая при иных обстоятельствах вызвала бы раздражение у лорда Брэйдона.

Теперь же он лишь произнес:

— Если окажется, что она ошиблась, уведите ее оттуда как можно скорее.

— Я так и поступлю, милорд.

— Убедитесь, что кучер — надежный человек.

— Мы платим ему достаточно, чтобы он был надежным человеком! И я уже велел ему ждать на другой стороне дороги под деревьями. Оттуда он много не увидит.

Как всегда, Уоткинс предусмотрел все до мелочей.

И тем не менее, когда лорд Брэйдон прощался с Лоилией, инстинкт подсказывал ему, что следует отменить эту затею.

Он хотел бы отвезти ее обратно в Англию, где по крайней мере она будет жива и вдали от опасности.

Ни в одном из своих многочисленных приключений он не был обременен присутствием молодой девушки и не предполагал, что подобное может когда-нибудь случиться.

Однако он не хотел, чтобы Лоилия догадывалась о его страхах, и, убеждая ее быть осторожной, он сказал:

— Если что-либо сорвется, ускользайте оттуда всеми возможными способами и возвращайтесь сюда. Вы понимаете?

— Конечно, понимаю, — ответила Лоилия. — И не беспокойтесь. Я попытаюсь мысленно передать папе, чтобы он был готов помочь мне, когда я обнаружу его и проберусь к нему.

Лорд Брэйдон хотел бы разделить ее уверенность, если б мог.

Однако все, что ему удалось сделать, — это улыбнуться ей, прежде чем дни втроем спустились вниз.

На Лоилии было длинное пальто, которое они также позаимствовали у хозяина квартиры.

Пальто было мужское и доходило ей до щиколоток.

Она выглядела довольно странно, но лорд Брэйдон быстро провел ее через холл, где, кроме швейцара, никого не было.

Экипаж с кучером, которому, по словам Уоткинса, можно было доверять, ждал у подъезда.

Как только они отъехали, Лоилия сняла с себя пальто.

Лорд Брэйдон поднял крышку ящика, служившего сиденьем для пассажиров, располагавшихся спиной к лошадям.

Под крышкой с прикрепленной к ней подушкой для сиденья было пустое пространство.

Оно могло использоваться для хранения провизии в длительном путешествии или для багажа пассажиров.

Этого пространства было едва достаточно, чтобы Лоилия могла втиснуться в него.

Так она и поступила, оставив крышку открытой.

Пораженный до крайности лорд Брэйдон увидел ее в одеянии, напоминающем костюм ныряльщика.

Оно плотно облегало ее тело, не стесненное теперь в движениях юбками.

Лорд Брэйдон полагал, что этим облачением снабдил ее Уоткинс.

Не менее изумлен он был и тем, что она совершенно не стеснялась своего наряда и не пыталась извиниться за свой вид.

Он отнес это насчет ее молодости, а также отсутствия опыта в отношениях с мужчинами, несмотря на свою красоту.

К тем же, кого встречала, она, очевидно, относилась с презрением.

Ей не приходило в голову смущаться или вести себя, как подобает скромной девушке, когда речь шла о таком серьезном деле, как спасение жизни отца.

Лорд Брэйдон пребывал в гораздо большем страхе и тревоге, чем Лоилия.

Он хорошо сознавал те ужасные последствия, которые ожидают их, если вся эта затея обнаружится.

Они подъехали к дому, и, когда он вышел из экипажа, Лоилия скрылась в ящике под сиденьем.

Часовые взяли на караул, Уоткинс позвонил в колокольчик, и старый дворецкий открыл дверь.

Лорд Брэйдон был встречен почтительными приветствиями.

Как только он вошел в дом и дверь за ним закрылась, Уоткинс сказал часовым:

— Я бы тоже не отказался сейчас от хорошего обеда! Целый день на ногах: «Сделай то! Сделай это!» Некогда даже выпить, не то что закусить!

— Я понимаю вас, — ответил часовой, который был помоложе. — Мы тоже вот стоим и стоим здесь. Когда солнце — жарко, когда ветер — холодно.

Все трое рассмеялись, как от хорошей шутки, и Уоткинс предложил:

— Знаете что? Пойду-ка я выпью. Там у меня бутылка в коляске. И вам, ребята, принесу по кружке. Не против?

Часовые молчали, пока старший осматривал улицу.

Она была пустынная, и под деревьями никого не было видно.

Днем тут гуляли дети с нянями и гоняли мяч ребята, теперь же все ушли домой.

— Если мы будем смотреть в оба, — сказал старший, — все будет в порядке.

— Вот и отлично, — обрадовался Уоткинс. — Не люблю пить один. Я переправлю коляску на другую сторону дороги, и никто не увидит, что я там делаю.

Он посигналил кучеру, чтобы тот переместился под деревья.

Затем подошел к экипажу сзади, где на ремнях между колесами висела корзина.

Он открыл ее и напил себе кружку кларета из бутылки.

Достал еще две кружки и наполнил их из другой бутылки.

Эти кружки он вручил часовым со словами:

— Сейчас принесу свою кружку, и мы выпьем вместе до дна.

Они подождали его.

Он возвратился со своей кружкой и с бутылкой кларета, из которой наливал им.

Произнеся тост: «За подружек! Пусть они всегда будут хорошенькими и сговорчивыми!»— он опустошил свою кружку.

Немцы рассмеялись.

Уоткинс предложил им выпить еще и вновь наполнил их кружки.

Затем вернулся к экипажу и убрал бутылку в корзину.

Вскоре часовые показались ему словно бы окаменевшими.

Хотя они все еще держали кружки в руках, их винтовки были уже за плечами.