И все же, несмотря на упоительную скачку, она ни на секунду не забывала об ирландце. Мысли о нем не давали ей покоя. Его присутствие омрачало ее настроение, она слышала топот копыт мерина за своей спиной и невольно подстегивала Симмерию.

Когда они добрались до гряды холмов, отделявших плодородную долину от морского побережья, дорога пошла в гору. Поля, засеянные пшеницей и ячменем, и заливные луга сменились лесами и рощами. Буки и эвкалипты отбрасывали тени на дорогу и источали сильный аромат. Джесси пустила Симмерию шагом. Теперь она еще явственнее ощущала за спиной присутствие Галлахера. Ей хотелось обернуться и взглянуть на него, и она едва сдерживала себя. Джесси неприятно, что он ехал сзади и мог наблюдать за ней, а она не видела его. В конце концов она остановилась и подождала своего грума, решив дальше двигаться с ним бок о бок.

– Скажите, мистер Галлахер, – спросила она, потрепав кобылу по холке, – вы уже пытались сесть на Урагана?

Лукас спрятал улыбку, старательно отводя глаза в сторону.

– Нет еще.

– Нет? Вы меня удивляете, мистер Галлахер. Может быть, вы в отличие от своего кузена мистера Финнегана не желаете падать каждое утро на землю лицом в грязь?

– Да, пожалуй. Джесси улыбнулась:

– Я до сих пор не знаю, каким именно образом вы собираетесь укрощать нрав Урагана. Старому Тому высказали, что у вас есть идеи на этот счет. Вы говорили правду?

– У меня есть кое-какие задумки, – произнес Лукас, глядя на щебечущих в придорожных зарослях акации птиц. – Но сначала жеребец должен привыкнуть ко мне.

Делая вид, что любуется прыгавшими с ветки на ветку яркими попугайчиками, Джесси краем глаза внимательно наблюдала за Лукасом. Его лицо покрывала трехдневная щетина, давно не стриженые волосы падали на плечи. Он внушал чувство опасности. Тем не менее Джесси считала, что его внешность обманчива и ей ничто не грозит.

– Зачем вы так делаете? – задала она ему неожиданный вопрос.

Лукас удивленно взглянул на нее.

– О чем вы?

– Зачем вы выдаете себя за простолюдина и говорите с сильным ирландским акцентом? Ведь вы – образованный человек. Когда вы забываетесь, у вас очень чистая грамотная речь. Вы намеренно коверкаете слова…

– Вам не нравится, когда я говорю, как живущий в сельской глубинке ирландец? Потому что вы презираете мой народ… – резко ответил Галлахер, и в его зеленых глазах вспыхнул гнев. – Мы для вас – быдло, безграмотные ирландцы, которых вы покорили и держите под своей властью.

У Джесси перехватило дыхание.

– Запомните, мисс, я вовсе не притворяюсь ирландцем. Я говорю так, как разговаривают в моих краях простые люди, среди которых я вырос, – рыбаки, земледельцы, лавочники, поденщики. Ваш правильный английский для них чужой язык, как и ваша королева. Он навязан им чужеземцами. У себя дома, среди родных и близких, они говорят на своем наречии.

Лукас туго натянул поводья. В отличие от Джесси Лукас был без перчаток, и поводья натирали его натруженные мозолистые руки.

– Моя мама дома говорила на гэльском языке. Она всем сердцем любила Ирландию – страну, которой дорожила не меньше, чем собственными детьми. Мама позаботилась о том, чтобы мы выучили язык, на котором говорил народ в тех краях. Она просила нас передать его нашим детям и детям детей.

– А чему учил вас отец?

На губах Лукаса заиграла улыбка.

– Отец? О, будучи патриотом, он вместе с тем обладал практической сметкой. И пока мать учила нас говорить на гэльском языке, он следил затем, чтобы мы совершенствовали наш английский. Он всегда говорил, что традиции – это хорошо, но нужно кормить семью. Дублинский адвокат не может позволить себе говорить так, как говорят в ирландской глубинке.

Джесси перевела взгляд с его лица на руки. Несмотря на многолетний тяжелый труд, они выглядели изящными, хотя их покрывали ссадины, шрамы и мозоли. Лукас по дороге снял куртку и закатал рукава рубашки, обнажив мускулистые, загорелые руки до плеч. Джесси заметила, что его красивые запястья изуродованы шрамами от кандалов.

По всей видимости, шрамы остались не только на его руках, но и в душе. Железные кандалы, которые каторжники носят и в жару, и в дождь, натирают тело, на месте ссадин и опрелостей образуются нарывы, язвы и глубокие раны, которые часто гноятся. И даже после того как кандалы снимают, следы от них остаются на коже, словно вечное клеймо раба. На его лодыжках такие же шрамы, невольно подумала Джесси.

– Значит, раньше вы работали адвокатом в Дублине? – спросила она.

Лукас, усмехнувшись, отрицательно покачал головой.

– Я стремился им стать. В ту пору я был юным идеалистом и мечтал отстаивать в судах и парламенте свободу и независимость, пользуясь только словом и не прибегая к оружию.

«Так что же с вами случилось?» – хотела спросить Джесси, но не отважилась. Комок подступил у нее к горлу, а на глаза навернулись слезы. Она не знала, почему ей так хочется плакать. Джесси поняла, что ей не следовало разговаривать с Лукасом о его прошлом. Лучше бы ей не знать о том, как он жил и о чем мечтал в Ирландии, до того как попал на каторгу. Для Джесси Лукас должен оставаться одним из слуг, человеком, принадлежащим к серой массе каторжников и ничем не выделяющимся из нее.

Джесси вновь пустила лошадь по лесной дороге, приказав груму следовать сзади на почтительном расстоянии, как и положено слуге.

Свежий морской ветер ударил им в лицо, когда они выехали из леса и оказались на побережье. Морские дали сверкали в лучах яркого солнца. Аквамариновые волны набегали на берег, слепя глаза серебристыми бликами.

Справа открывалась панорама Блэкхейвен-Бей с его аккуратными каменными жилыми домами и лавочками, серыми доками и складами, бараками и китобойными заводами. Город вытянулся на две мили вдоль морского побережья. Спокойные воды залива бороздили рыбачьи лодки. Недалеко от берега стояли на якоре кечи и два гигантских китобойных судна, мачты которых покачивались на фоне голубого безоблачного неба.

Далеко выдававшийся в море, поросший лесом мыс Последней Надежды отделял тихую гавань от Бухты кораблекрушений, расположенной севернее. Судно, бросившее якорь в заливе Блэкхейвен слишком далеко от берега, подвергалось большой опасности. Штормовой ветер и быстрое течение могли снести его на рифы и зубчатые, почерневшие утесы, располагавшиеся у входа в Бухту кораблекрушений. Но в такое солнечное весеннее утро ничто не предвещало шторма, и далекие скалы, омываемые морскими волнами, выглядели мирными и безопасными.

Выйдя из леса, дорога, по которой следовали всадники, разветвлялась. Главная шла прямо в Блэкхейвен-Бей, другая, менее наезженная, сворачивала влево к бухте, а третья, скорее похожая на тропу, вела к маленькому побеленному коттеджу, стоявшему на мысе, отделявшем бухту от залива. Дом утопал в зелени, и путники видели только его крышу.