Алиса не стеснялась отчитывать всех многочисленных жильцов дома. Доставалось даже учителям, хоть они и были люди ученые. Особенно раздражал ее мастер Николас Кретцер, оксфордский преподаватель, поселившийся на Барке, чтобы учить детей астрономии.

Как-то она подняла его на смех.

– Тоже мне ученый… хоть бы научился толком говорить по-английски! Хорошенькое дело. А еще считается образованным!

– Мадам, – ответил Кретцер с робостью, выказываемой всеми этими выдающимися людьми перед Алисой: каждый из них падал духом под ее презрительным взглядом, – я родился в Мюнхене; и пусть на вашем языке говорю плохо, сомневаюсь, что вы хоть как-то говорите на моем.

– Надо же! – заявила Алиса. – А кому это нужно, если можешь изъясняться на обыкновенном английском?

Бедный ученый, к радости Маргарет и Мерси, не нашелся, что ответить; Алиса высказывала свои мнения до того непререкаемым тоном, что в истинности их невозможно было усомниться. Поэтому мастер Кретцер со страхом вернулся к изучению звезд, а Маргарет с Мерси получили по оплеухе – за смех, как заявила Алиса, когда Кретцер вышел, над выдающимся, образованным человеком.

На Барке жил и Ричард Хайрд, большой знаток греческого. Любимой его ученицей была Мерси, поскольку он обладал познаниями и в медицине, а эта наука интересовала девочку больше остальных. Мастер Дру и мастер Ганнел, видные ученые, жили там же, чтобы иметь возможность постоянно наставлять детей.

Доктор Колет и доктор Лили иногда бывали на Барке, но пореже, чем раньше, поскольку все силы и помыслы Колета обратились на построенную им при соборе Святого Павла школу, где он собирался обучать детей всех возрастов, сословий и национальностей. Школа доставляла ему огромную радость; она была его сбывшейся мечтой. Раньше он постоянно твердил, что едва разбогатеет – получит отцовское наследство, и немедленно выстроит такую школу. Теперь он заботился о ней, как мать о ребенке, строил планы, волновался, и она не сходила у него с языка. Лили разделял его энтузиазм и опасения, так как согласился стать ее директором. Томас сказал:

– В Англии нет человека, способного лучше справиться с этой задачей. Однако Лили нужен мне для моих детей.

Колет торжествующе рассмеялся.

– Я опередил тебя, Томас, прибрал его к рукам для своих.

Маргарет, знающей о приближении тучи к дому, часто приходил на ум эпизод о том, как Колет спасся от королевского гнева. Это произошло несколько лет назад, тогда дом его омрачала та же туча, что теперь дом Моров, и они трепетали при мысли об участи, могущей постичь их любимого друга.

Почему эти выдающиеся люди постоянно высказывают свои взгляды, совершенно не заботясь о последствиях? Почему не могут удовлетвориться частной беседой с друзьями и наслаждаться счастливой жизнью, которую создали своими добродетелями? Доктор Колет построил школу – осуществил великую мечту своей жизни, однако когда король замышлял войну с Францией, Колету потребовалось взойти на кафедру и произнести проповедь о бессмысленности и жестокости войны.

Он не мог избежать вызова к рассерженному королю; и чудом сохранил себе жизнь. Чудом ли? Какой замечательный язык у этого человека, как он умеет говорить!

Колет приехал к ним с рассказом о визите в Вестминстерский дворец; и он, и Томас покатывались со смеху; Маргарет даже испугалась, как бы они не разболелись от неумеренного хохота, вызванного отчасти, как она понимала, еще и тем, что Колету удалось выпутаться из этой истории.

– Ваше Величество, – сказал Колет монарху, – это правда, что я читал проповедь против войны. И готов прочесть снова. Я сказал: «В битве мало кто погибает безгрешным, ибо как людям одержать благим образом верх в споре, если доводом является кровь? Нужно следовать за Христом, князем мира… а не за князьями войны». Таковы были мои слова, сир.

– Я знаю ваши слова! – сердито вскричал король. – И мне они не по душе.

– Но Ваше Величество, – последовал ответ, – я ведь выступал против неблагородной войны… несправедливой… и Ваше Величество должны согласиться со мной, что в несправедливой войне не может быть блага.

После этих слов Колетом овладело неудержимое веселье.

– И тут, Томас, король с подозрением уставился на меня своими глазками. Потом вдруг его плотно сжатые губы приоткрылись. Он засмеялся, хлопнул меня по плечу. И сказал: «Понимаю, друг Колет. Ты вел речь не о справедливой войне, которую я веду против врагов Англии. Ты говорил о несправедливых войнах, которые враги ведут против меня!» Я склонил голову из опасения, что он увидит смех у меня в глазах. Видишь ли, Томас, наш король мнит себя самим Богом. Он со всем простодушием и с полной искренностью считает, что не может быть неблагороден и несправедлив. Раз что-то делает он, значит, это деяние благородно. Ну и человек! Ну и король!

– Должно быть, этому королю легко живется, – задумчиво произнес Томас. – Ему нужно лишь приспосабливать свою совесть к своим желаниям.

– Именно. Так он и поступает. Он уверил себя, что доктор Колет осудил не его войну, а несправедливую войну; и он сам мог бы сказать то же самое. Разве он не справедливый король? Он вывел меня из своих покоев под руку. Видел бы ты лица придворных! Они ждали, что я появлюсь между двух алебардщиков. Король обнял меня у них на глазах и воскликнул: «Пусть каждый покровительствует своему доктору. А доктор Колет мой…»

Хоть они и смеялись, такое поведение страшило Маргарет. Не истолкуй король фразу по-своему, Джон Колет мог находиться сейчас не у них в доме.

Эразм все эти годы жил на Барке, и Алиса недолюбливала его больше всех других ученых.

– Чудной человек, – заявляла она, – ковыряется в еде, разговаривает с Томасом по-латыни, смеется вместе с ним. – Алиса отнюдь не была уверена, что смеются они не над ней. – Хорошенькое дело, женщина не понимает, что при ней говорится.

Предел ее терпению настал, когда Эразм уронил кольцо на камышовую циновку, а найдя, посмотрел на него с таким отвращением и вытер платком так старательно прежде, чем надеть его, что Алиса не смогла сдержать негодования.

– Стало быть, мастер Дезидерий Эразм, мой дом для вас недостаточно чист? Брезгуете моими циновками, да, сэр? На это есть один ответ, и я его выскажу. Если мой дом вам не нравится, зачем в нем живете? Возвращайтесь в свою хибарку… в свою страну, где дома до того чисты, что вы задираете свой чужеземный нос, глядя на наши!

И он, и все остальные пытались успокоить Алису, но доводы Эразма ее не трогали. Она недолюбливала его, и все тут. Других образованных – рассеянного мастера Ганнела, мастера Кретцера с гортанным голосом – она кое-как терпела, но ей был невыносим этот болезненный, саркастически улыбающийся Эразм с водянистыми глазами. И вскоре после этого случая ученый действительно покинул Англию. Своей любимице Маргарет Эразм сказал:

– Я слегка устал от Англии, дитя мое, а твоя мачеха устала от меня очень.