Запомнив перечисленные условия, вернемся в Великую степь, к хуннам и древним монголам.

Принятая нами методика различения уровней исследования позволяет сделать важное наблюдение: этническая история движется неравномерно. В ней, наряду с плавными энтропийными процессами подъема, расцвета и постепенного старения, обнаруживаются моменты коренной перестройки, ломки старых традиций, коллизий, подсказанных предыдущими событиями, и ситуаций, не вытекающих из привычной расстановки сил. Вдруг возникает нечто новое, неожиданное, как будто мощный толчок потряс тщательно подобранную совокупность отношений и все перемешал, как мешают колоду карт. А после этого все улаживается и тысячу лет идет своим чередом.

При слишком подробном изложении хода событий этих дат увидеть нельзя – ведь люди не видят процессов горообразования, так как, для того чтобы их обнаружить, требуются тысячелетия, а мотыльки не знают о том, что бывает зима, ибо их активная жизнь укладывается в несколько летних дней. И тут приходит на помощь наука, синтезирующая опыт поколений и работающая там, где личная и даже народная память угасает под действием губительного времени.

Переломные даты – не выдумка. В Великой степи их было три, и обо всех уже было упомянуто. Первой датой, древней и потому расплывчатой, надо считать X – IX вв. до н.э. Тогда появились скифы и возник Древний Китай. Вторая дата – III в. до н.э. На широте Ордоса и северных склонов Наньшаня появились три новых могучих этноса: на западе – сарматы, в горах Иньшаня – хунны, в современной Южной Монголии – ухуань и сяньби. Эту мощную вспышку этногенеза можно проследить до излета, то есть полной потери инерции, когда остаются только остывшие кристаллы и пепел. Третья вспышка – монгольский взлет XII в., инерция которого отнюдь не иссякла. Монголы здравствуют и творят, свидетельство чему – их искусство.

Нет, не было и не могло быть этноса, происходящего от одного предка. Все этносы имеют двух и более предков, как все люди имеют отца и мать. Этнические субстраты – компоненты возникающего этноса в момент флюктуации энергии живого вещества биосферы сливаются и образуют единую систему – новый, оригинальный этнос, обретающий в этом слиянии целостность, созидающую свою, опять-таки оригинальную культуру [137].

Момент рождения этноса хунну связан с переходом племен хяньюнь и хунюй с южной окраины пустыни Гоби на северную и слиянием их с аборигенами, имевшими уже развитую и богатую культуру. Имя этноса, создавшего «культуру плиточных могил» [240, 241], украшенных изображениями оленей, солнечного диска и оружия, не сохранилось, но нет сомнения в том, что этот этнос, наряду с переселенцами с юга, формировался компонентами этноса хунну (или хуннов), относящегося к палеосибирскому типу монгольской расы [138; 66, с.46–48].

В IV в. до н.э. хунны образовали мощную державу – племенной союз двадцати четырех родов, возглавляемый: пожизненным президентом – шаньюем – и иерархией племенных князей, «правых» (западных) и «левых» (восточных). Отсчет у хуннов шел не с севера, как у нас, а с юга. Первоначальное слияние этнических субстратов в момент энергетического взрыва всегда ведет к усложнению этнической системы, то есть новый этнос всегда богаче и мощнее, нежели старые, составившие его. Хуннам предстояло великое будущее.

Не только хунны, но и их соседи оказались в ареале толчка, или взрыва, этногенеза, на этот раз вытянутого по широте от Маньчжурии до Согдианы. Восточные кочевники, предки сяньбийцев (древних монголов), подчинили себе хуннов, а согдийцы (юечжи), продвинувшиеся с запада, то есть из Средней Азии, до Ордоса, обложили хуннов данью. На юге Срединная равнина была объединена грозным царем Цинь Шихуаном, который вытеснил хуннов из Ордоса в 214 г. до н.э., лишив их пастбищ и охотничьих угодий на склонах хребта Иньшань и на берегах Хуанхэ. А хуннский шаньюй Тумань готов был на все уступки соседям, лишь бы они не мешали ему избавиться от старшего сына, Модэ, и передать престол любимому младшему сыну от очаровательной наложницы.

Тумань и его сподвижники были людьми старого склада, степными обывателями. Если бы все хунны были такими, то мы бы не услышали даже имени их. Но среди молодых хуннов уже появилось пассионарное поколение, энергичное, предприимчивое и патриотичное. Одним из таких новых людей был сам царевич Модэ. Отец отдал его в заложники согдийцам и произвел на них набег, чтобы они убили сына. Но Модэ похитил у врагов коня и убежал к своим. Под давлением общественного мнения Тумань был вынужден дать ему под команду отряд в 10 тысяч семей. Модэ ввел в своем войске крепкую дисциплину и произвел переворот, при котором погиб Тумань, его любимая жена и младший сын (209 г. до н.э.).

Модэ, получив престол, разгромил восточных соседей, которых китайцы называли дунху, отвоевал у китайцев Ордос, оттеснил согдийцев на запад и покорил Саянских динлинов и кыпчаков. Так создалась могучая держава Хунну, население которой достигло 300 тысяч.

Тем временем в Китае продолжалась истребительная гражданская война. Если объединение Срединной равнины победоносным полуварварским царством Цинь унесло две трети населения побежденных царств, а угнетение покоренных – неизвестно сколько, то восстание всей страны против циньских захватчиков завершило демографический спад. Циньские воины закапывали пленных живыми, так же поступали с ними повстанцы, пока крестьянский вождь Лю Бан не покончил со всеми соперниками и не провозгласил начало империи Хань в 202 г. до н.э.

Население и военные силы Китая, даже после потерь в гражданской войне, превосходили силы хуннов. Однако в 200 г. до н.э. Модэ победил Лю Бана и заставил его заключить «договор мира и родства», то есть мир без аннексии, но с контрибуцией. Этот договор состоял в том, что китайский двор выдавал за варварского князя царевну и ежегодно посылал ему подарки, то есть замаскированную дань [66, с.60].

Но не только венценосцы, а и все хуннские воины стремились подарить своим женам шелковые халаты, просо для печенья, белый рис и другие китайские лакомства. Система постоянных набегов не оправдала себя: тяжеловато и рискованно. Гораздо легче наладить пограничную меновую торговлю, от которой выигрывали и хунны и китайское население. Но при этом проигрывало ханьское правительство, так как доходы от внешней торговли не попадали в казну. Поэтому империя Хань запретила прямой обмен на границе.

На это хуннские шаньюи, преемники Модэ, ответили набегами и потребовали продажи им китайских товаров по демпинговым ценам. Хунны имели успех. Китайские вещи текли в Великую степь, а это, как всегда, вело к смене обычаев и стереотипа поведения, а затем повлекло жестокую войну.

Во II – I вв. до н.э. в Китае бурно шли процессы восстановления хозяйства, культуры, народонаселения. К рубежу нашей эры численность китайцев достигла 59 594 978 человек [144, с.270–281][23]. А хуннов по-прежнему было около 300 тысяч, и казалось, что силы Хунну и империи Хань несоизмеримы. Так думали сами правители Китая и их советники, но они ошиблись. Сравнительная сила держав древности измеряется не только человеческим поголовьем, но и фазой этногенеза, или возрастом этноса [137]. В Китае бытовала инерционная фаза,, преобладание трудолюбивого, но отнюдь не предприимчивого обывателя, ибо процесс этногенеза в Китае начался в IX в. до н.э. Поэтому армию там вынуждены были комплектовать из преступников, называвшихся «молодыми негодяями», и пограничных племен, для коих Китай был угнетателем. И хотя в Китае были прекрасные полководцы, боеспособность армии была невелика.