– Просто скажи папе, чтобы он приезжал, как только сможет.

Не желая их перебивать, я кладу сумки для вещей на кровать, машу рукой в ответ и разворачиваюсь к двери.

– Подожди! – она щелкает пальцами. – Да нет, не ты! – резко говорит она в телефон. – Возьми конфет, я здесь последний день, – говорит она, прикрыв трубку рукой и показав на вазу с конфетами.

Открыв стеклянную крышку, я вижу, как блестят разноцветные упаковки шоколадных конфет – серебристые, золотистые, красные и зеленые. Зачерпнув рукой горсть, я кладу их себе в карман.

– Спасибо, – беззвучно шевелю я губами. Стоило мне оказаться в дверях, как звонит мой телефон.

– Это радиология, по поводу КТ. Не могла бы ваша пациентка Шейла Филдс к нам спуститься?

КТ – компьютерная томография – это навороченный рентген. Я смотрю на часы. Еще даже десяти нет.

– Разумеется. Быстро вы.

– У нас была отмена. Мне заказать транспортировку?

– Если у вас найдется на это время, то было бы здорово. Спасибо. Я ее подготовлю.

Итак, я окончательно ухожу из палаты Дороти, а она тем временем продолжает болтать по телефону, перебирая в руках пластиковые сумки, которые я ей дала. «Да забудь ты уже про этот старый ковер», – слышу я напоследок и закрываю за собой дверь.

Теперь я уж точно пойду послушаю живот Шейлы, прежде чем она отправится на КТ. Халатное отношение – довольно скользкий путь, так что я целенаправленно стараюсь все делать основательно, пускай и с опозданием. Стараясь быть как можно тише, я захожу к ней в палату. Там царит кромешная темнота, а она так и лежит под своим одеялом неподвижной глыбой. Я слегка сжимаю ее плечо.

– Шейла? Это снова Тереза. Помог дилаудид?

Одеяло вздымается и опускается – она кивает. Я встаю на колени, чтобы мой рот оказался на одном уровне с ее закрытым от меня ухом.

– Шейла, тебе заказали компьютерную томографию живота, чтобы убедиться, что все в порядке.

Глыба вновь поднимается и опускается.

– Прежде чем ты туда отправишься, мне нужно послушать твой живот. Думаешь, у тебя получится перекатиться на спину?

– Ох, – кряхтит она, и глыба вздымается и поворачивается. Верхний край одеяла соскальзывает вниз, и передо мной предстает женщина под сорок с миловидным лицом и свободно спадающими с круглых щек светло-русыми с рыжеватым оттенком волосами. У нее добрые серо-голубые глаза с легкими морщинками в уголках, а на губах застыло характерное для мучаемых сильной болью людей выражение. Одеяло держат довольно толстые пальцы, и есть в выражении ее лица какая-то детская доверчивость, из-за которой она кажется моложе своих лет и несколько уязвимой. «Она тут совсем одна-одинешенька, – думаю я. – Нужно о ней позаботиться».

– Это не займет много времени, – обещаю я ей.

Я беру очередной одноразовый «детский» стетоскоп и засовываю себе в уши оливы (так называются эти две мягкие насадки на дужках стетоскопа). Мембрану стетоскопа я по очереди размещаю над каждым из четырех квадрантов ее живота – на два, пять, семь и десять часов, если ориентироваться по циферблату часов, – и слегка нажимаю. Вместо стандартного урчания я не слышу ровным счетом ничего, что весьма неожиданно.

Почему у Шейлы в животе тишина? Возможно, все дело в дешевом стетоскопе. Либо в том, что она только что проснулась. Либо в том, что, пока я ее слушаю, звонит телефон, заглушая бульканье у нее в брюшной полости:

– Санитара отправили к Филдс для транспортировки.

Или же в том, что с обходом вернулись ее врачи, правда, теперь это лишь доктор Мартин с интерном.

– Итак, мисс Филдс, – решительным голосом говорит лечащий врач, не обращая внимания на то, что я пытаюсь прослушать ее стетоскопом, – у вас нарушение свертываемости крови и болит живот.

Шейла кивает, схватившись пальцами обеих рук за одеяло, словно пытающийся укрыться от монстров ребенок.

– Мы дадим вам аргатробан, сделаем КТ живота и анализы крови. В конечном счете мы обязательно во всем разберемся. Уже через пару дней вы будете дома. – Он натянуто улыбается, и она кивает в ответ, однако непонятно, насколько хорошо она все поняла. Мне-то самой толком не понятно, что происходит, значит, ей и подавно.

Он приспускает одеяло и с силой надавливает ей на живот. От неожиданности она открывает рот и широко распахивает глаза, после чего крепко зажмуривает их, набирая в легкие воздух.

– Вот почему мы заказали вам КТ, – говорит он, снова укрывая ее одеялом. – Что-нибудь еще? – Доктор Мартин смотрит вопросительно на интерна, но та лишь качает головой.

– Ее уже вызвали на КТ, – говорю я, чтобы они были в курсе происходящего.

– Это хорошо, – одобрительно говорит лечащий врач все тем же невозмутимым профессиональным тоном, с которым только что разговаривал с Шейлой. Интерн, однако, мне слегка улыбается в ответ. В конце концов, мы с ней в одной лодке.

Я слышу, как пищит мой телефон. «Санитар для транспортировки Филдс на месте».

– Я у нее в палате – мы выходим.

Доктор Мартин жестом показывает мне, чтобы я шла первой. Такое вот небольшое проявление старомодной учтивости перед дамой. Может быть, к людям вокруг он относится не так уж и безразлично. Возможно, отрешенность помогает ему справляться с различными перипетиями в медицинской практике, либо же его с детства приучили пропускать женщин вперед и эта привычка так и осталась на всю жизнь.

Санитар ждет у двери с пустой тележкой. Он почти не смотрит в глаза, однако ловко обращается с каталкой, как и все его коллеги. Когда мне приходится кого-то толкать, то водитель из меня выходит никудышный. Когда же за дело берутся санитары, то кажется, будто все получается само собой.

– Привет, – говорю я, пытаясь быть дружелюбной. – Вы пришли забрать ее на КТ?

– Филдс, – говорит он с полувопросительной интонацией. Я киваю. – Она может ходить?

– Ей больно, но ходить, наверное, должна. – Слева на его лицо опускается небольшая прядь прямых светлых волос. Волосы коротко подстрижены по бокам, однако на макушке длиннее, что, в сочетании с броскими очками в толстой оправе, делает его бордовую униформу чуть ли не красной на вид.

До меня внезапно доходит, что мое поведение с санитарами мало чем отличается от того, как ко мне относятся старшие врачи. Может быть, врачи, точно как и я, попросту стараются делать в лучшем виде свою работу? Или же нам всем следует прилагать чуточку больше усилий, чтобы видеть друг в друге в первую очередь людей.

Я возвращаюсь в палату и бужу Шейлу. Она выглядит слабой, однако готова двигаться, пускай и медленно, и для начала садится в кровати, морщась от боли.