Его кабинет не был ни особенно большим, ни впечатляющим. Если бы не табличка с его фамилией на стене снаружи, никто не догадался бы, что это кабинет генерального директора и директора по развитию «НюФлеш Биотек». Но, учитывая, что офис находился в здании торгового центра, между бутербродной и бюро по выдаче водительских удостоверений, и работало в нем пять человек, включая самого Питера, смысла выпендриваться он не видел. Носил он красный пуловер с длинными рукавами и джинсы – одежда недотягивала до корпоративного стиля, но Питера устраивала. Он был ученым, а не биржевым маклером. А еще он носил густую черную бороду. Во-первых, потому, что она придавала ему более интеллигентный и одновременно залихватский вид, но по большей части для того, чтобы спрятать шрамы от ожогов, покрывающие нижнюю правую часть его лица. «Бумажную работу» он делал виртуально, поэтому на столе кроме компьютера ничего не было. На полке позади него стояло несколько книг, но он не притрагивался к ним черт знает сколько времени. На одной стене висел его докторский диплом, а на противоположной – постер в рамке: большое черно-белое фото Эйнштейна с высунутым языком. Обычно постер служил Питеру предостережением, лекарством от излишней серьёзности, но сегодня только раздражал. Он не мог позволить себе поддаться стрессу. Не тогда, когда пытается создать наилучшие условия для подсознательного прорыва. А прорыв ему был очень нужен.

Два года семь месяцев восемь дней. Вот сколько времени он сражался с этой конкретной проблемой и на нынешнем этапе был готов попробовать практически что угодно. Финансовое состояние его компании было не особенно «устойчивым», как выражаются юристы, и если в скором времени он не продвинется в разработке новой формулы… Он прогнал эту мысль. Волноваться о деньгах – не лучший способ успокоиться. Глядя на экран, он начал дышать медленно и ровно и вскоре почувствовал, как тело расслабляется в кресле.

Вот тогда-то и пришел он.

Зуд.

Все началось с правой лопатки – ощущение чуть сильнее, чем касание перышка. Его можно было проигнорировать. Но потом зуд распространился по всей спине, груди, вниз по правой руке, переполз на шею и правую половину лица, все усиливаясь, пока не начало казаться, что по коже карабкаются тысячи муравьев. Вот это Питер уже игнорировать не мог.

«Не чесаться», – прошептал он и вцепился пальцами в подлокотники. По давнему болезненному опыту он знал, что попытки почесаться не прогонят зуд, наоборот: не сдержавшись, он будет продолжать до тех пор, пока на коже не появятся кровоточащие борозды от ногтей. Но даже тогда зуд не исчезнет.

Питер знал, что для жертв огня вполне нормально испытывать подобный дискомфорт, даже если ожоги давно зажили и сформировалась рубцовая ткань. В его случае все произошло почти тридцать лет назад. Свои шрамы он получил в результате пожара в доме, когда отчим-идиот уснул на диване с сигаретой. Питер с матерью успели выбраться из огня вовремя, а вот отчим – нет. Мать тоже долго не протянула. Она скончалась по дороге в больницу – не от ожогов, хоть они и были серьезные, а от сердечного приступа. Питеру тогда было всего одиннадцать. Но и через двадцать семь лет, после бесчисленного количества операций, зуд оставался таким же сильным, как и раньше.

Многочисленные доктора и специалисты, к которым он обращался за прошедшие годы, прописывали ему уйму препаратов: лосьоны местного применения, чтобы растянуть рубцовую ткань, лосьоны против аллергии, мази от зуда (такие, как гидрокортизон) и мази-анальгетики (такие, как лидокаин). Не помогало ничего, кроме лидокаина, да и тот чуть-чуть. Он нашел только одно средство, приносящее облегчение, но последние его капли использовал пару дней назад. Он пытался связаться с поставщиком, но пока тот не отвечал ни на голосовые сообщения, ни на СМС. И если в самое ближайшее время он не выйдет на связь, Питер просто не знает…

Зазвонил телефон, и Питер подскочил от неожиданности. Он сорвал трубку и проговорил сквозь сжатые зубы:

– Проклятье, Эллисон! Я же говорил, что не хочу…

– Простите, мистер Мартинес. Я знаю, вы просили не беспокоить, но пришел мистер Диппель, и я подумала…

– Впустите. – Он повесил трубку, не попрощавшись.

Питер не любил грубить секретарше, но ничего не мог с собой поделать. Когда зуд вот так нападал, приходилось прилагать все усилия, чтобы не заорать. Он вспомнил, что один доктор говорил, что хотя зуд и реален, скорее всего, он не настолько силен, как кажется Питеру.

«Я уверен, что здесь работает соматический компонент», – сказал доктор.

Питер врачом не был, но он был биохимиком и чертовски хорошо знал, что на самом деле имеет в виду доктор. Психосоматический. В отличие от многих Питер понимал, что психосоматические ощущения реальны, но вызваны скорее психическими процессами, чем болезнью или ранениями. Простейший пример – боль в животе, которую некоторые испытывают перед стрессовым событием, например важным экзаменом или презентацией на работе. Питер понимал сказанное доктором, но это не означало, что он с ним соглашался.

Существует четкая взаимосвязь между людьми, испытывающими соматическую боль, и теми, кто страдает от посттравматического стрессового расстройства. Пожар, пережитый вами…

Петер затолкал воспоминания подальше.

Каждой клеткой своего существа, вплоть до субатомного уровня, он был уверен, что зуд – всецело результат ужасных повреждений, полученных в детстве, и не связан с его эмоциональным состоянием – никак, никоим образом и вообще…

В другое время он бы вышел встретить Диппеля, но сейчас боялся, что если оторвет руки от подлокотников, то начнет впиваться ногтями в плоть и не сможет остановиться. Так что он сидел, вцепившись в кресло еще сильнее, и ждал. В дверь негромко постучали. Питер попытался сказать: «Войдите», но получилось какое-то болезненное ворчание. Впрочем, смысл передать удалось. Дверь открылась, и вошел Конрад.

– Привет, Питер. Как всегда, рад тебя видеть. Пожалуйста, не вставай. Я вижу, что ты… пытаешься сосредоточиться.

Питера заново изумила сила присутствия Конрада. Каждый раз, когда мужчина входил в комнату, всё словно притягивалось к нему. Внимание людей прежде всего. От него было чертовски трудно отвести взгляд. Даже моргнуть стоило усилия. Более того, даже воздух стремился к нему, отчего в комнате становилось жарко и душно, а еще свет, и тогда Конрад оказывался под более ярким освещением, а остальное погружалось в тень. Как будто он обладал собственной силой притяжения, по природе своей скорее медицинской, чем физической. Идея казалась смехотворной – Питер был ученым, черт побери! – но из головы не шла.

Конрад, как всегда, была одет в костюм с галстуком и выглядел гораздо более по-деловому, чем Питер. А еще на вид он был мертвеннее, чем в прошлый раз, насколько это вообще возможно. Питер в который раз задумался, не сражается ли Конрад с какой-нибудь болезнью – раком, к примеру. Но, несмотря на внешний вид, он всегда казался оживленным и энергичным. А после трех десятков лет, в течение которых люди вначале видели шрамы и только потом замечали, что к ним прилагается человек (если вообще замечали), Питер научился не судить по внешности. Что ему действительно нравилось в Конраде, так это то, что того не беспокоили его шрамы. Не то чтобы он мирился с отвращением, как делали многие люди, считающие себя просвещенными. Конрад прекрасно сознавал наличие шрамов, просто они не вызывали у него отторжения. Он всегда смотрел Питеру в глаза и не отводил взгляд. Иногда у Питера даже возникало неловкое ощущение, что Конраду нравится смотреть на его шрамы.