Причина самоубийств на Троицком мосту имеет историческую аналогию: мост Св. Себастьяна через реку Гвадалквивир в Испании. Во время его строительства в 1520 году ведьма из Севильи по наущению Дьявола наслала на мост заклятие, и он более ста лет исправно служил местом для самоубийств. Снять заклятие удалось только в 1621 году Алансо Салазару, экзорсисту из Па де Лабура.

В нашем случае сложность состоит в том, что неизвестным остается обряд черной мессы, совершенный чухонцем-чернокнижником и Провом Салтыковым. Без этого точно определить природу заклятия, насланного на Троицкий мост, и обезопасить его не представляется возможным. Так что самоубийства на мосту, к сожалению, будут продолжаться до тех пор, пока не удастся обнаружить в архивах допросные листы по делу лодочника, где, безусловно, имеется описание зловещего обряда.

В начале XIX века знаменитый английский врач сэр Хопкинс издал «Практическое руководство по лечению недугов». По тем временам это был один из лучших трудов по медицине. «Врачебной наукой установлено, — писал Хопкинс, — что болотные миазмы болезнетворно влияют на человека. Однако мертвые тела животных или людей представляют собой еще большую опасность. Они способны выделять не только отвратительный миазм, но и вредное вещество, природа которого еще недостаточно изучена».

Вскоре упомянутое английским эскулапом вещество стало известно как сильнодействующий яд, получивший название «трупный». Его жертвами обычно становились анатомы, вскрывающие мертвые тела. Было достаточно даже малейшей царапины, чтобы яд проник в организм человека, после чего наступала мучительная смерть. Некоторое время в Европе трупы людей вскрывали каторжники, а медики лишь наблюдали за процессом. «Ты смотри, какие черти боязливые, тьфу!» — отозвался на европейское нововведение великий русский хирург Николай Пирогов.

Применение анатомами эластичных резиновых перчаток значительно снизило опасность заражения «трупным ядом». Тем не менее решить проблему полностью не удалось.

Время от времени с патологоанатомами происходят случаи отравлений. Смерть несчастных невероятно ужасна. Однако в отдельных случаях последствия подобных смертей бывают гораздо более ужасающими…

Случилась эта история в середине 80-х годов в одном из ленинградских моргов. Прозектора Герасимова, производящего вскрытие трупа, нечаянно толкнул санитар Чугунов, старый алкоголик, выгнанный за пьянство из ЛЭТИ им. Ульянова-Ленина.

— Пошел отсюда, синяк проклятый! — заорал прозектор на пьяного помощника и вытолкал его из «анатомички».

Закончив вскрытие, Герасимов неожиданно обнаружил небольшой порез на правой перчатке. Видимо, когда его толкнул санитар, он скальпелем поранил себе руку. Однако, не придав этому серьезного значения, прозектор обработал порез антисептическим средством и после окончания рабочего дня спокойно уехал домой.

А на следующее утро стало известно, что Герасимов скоропостижно скончался. «Откинул копыта», — резюмировал новость алкоголик Чугунов. Вдова Герасимова сообщила о смерти мужа такие подробности: приехал с работы, почувствовал себя плохо и умер, весь в испражнениях и страшных конвульсиях, пока вызывали «Скорую». Причину внезапной кончины установило вскрытие: заражение патогенными микроорганизмами, или «трупным ядом».

Хоронили беднягу Герасимова всем коллективом, с оркестром, венками и речугами. Выступил даже Чугунов, заявив, что в лице усопшего моргработники потеряли виртуоза скальпеля и суровой нитки (последним санитар хотел подчеркнуть, насколько ловко покойный умел зашивать им же распотрошенных «клиентов»).

А через пару дней после похорон в морге стали происходить странные вещи. Ночами сторожа в тишине опустевшего здания слышали звук чьих-то осторожных шагов и скрип открываемых дверей. Однажды задремавший сторож Бричкин был разбужен тяжелым стуком. «Бухнуло раз и — затихло!» — позже рассказывал он. Источник стука обнаружился в соседнем помещении, рядом с дежуркой. На пороге лежал труп бомжа, до этого находившийся на каталке, стоявшей в нескольких метрах от двери!

— Наверное, удрать захотел, — пошутил алкоголик Чугунов.

Сторож шутки не понял, а напротив, страшно обиделся:

— Дурак ты, Чугунов, правильно тебя из института турнули. «Жмур» у него удрать захотел. Надо же сморозить такое! Сходи, вон, полюбуйся на своего «удиральщика». Ни рук, ни ног нет, из-под электрички достали. Я так полагаю, что покойника кто-то скинул с каталки. Но кто?!

Разговоры о ночных происшествиях дошли до начальника морга Куприянова. По этому поводу он выступил на общем собрании.

— Товарищи, всем нам хорошо известно о том, что наш коллектив участвует в социалистическом соревновании на звание коллектива высокой культуры обслуживания, — гремел Куприянов. — Так вот, как руководитель, как коммунист, наконец, я требую прекратить распространение суеверных слухов, способных уронить авторитет нашего коллектива и вызвать справедливые нарекания со стороны вышестоящих инстанций!

Но вскоре случилось событие, ставшее причиной скандала. Однажды ночью жители окрестных домов были разбужены ужасными воплями. Выглянувший в окно ветеран-общественник Туманянц увидел такую картину. По пустынной улице со стороны морга, истошно вопя, бежала личность в белом халате. Зоркий общественник опознал санитара Чугунова, известного в микрорайоне пьяницу и дебошира. Моргработника-забулдыгу кто-то преследовал. Но поскольку преследователь держался в тени, стараясь не показываться в свете уличных фонарей, то Туманянцу не удалось его как следует рассмотреть. «Какая-то неясная, темная фигура с растопыренными руками», — позднее отметит он. А в тот момент ветеран, дрожа от негодования, набрал номер милиции и отчеканил в ухо дежурному:

— Сверхциничное нарушение общественного порядка, примите надлежащие меры! — и продиктовал адрес.

Прибывший милицейский наряд обнаружил настежь распахнутые двери морга и отсутствие на рабочем месте санитара Чугунова, в ту ночь подменявшего одного из сторожей. О ЧП был оповещен Куприянов, который тут же выехал на место происшествия.

Утром стало известно, что Чугунова поймали близ Московского вокзала. Его дикий внешний вид насторожил постового милиционера, а после недолгой беседы моргработника отправили в «дурку» на набережной Обводного канала. Куприянову удалось выяснить, что Чугунов, выпучив глаза, говорил о некоем Герасимове, восставшем из могилы, который пытался его погубить. «Весь осклизлый, смрадный, тянул ко мне свои гнилые ручищи!» — передали начальнику слова подчиненного.

— Вот сволочь, допился до белой горячки! — в сердцах сказал Куприянов и отправился на «ковер» в вышестоящую инстанцию, куда уже успел нажаловаться на ночные бесчинства санитара общественник Туманянц.

Вернувшись от начальства, Куприянов застал в коллективе нездоровую, тревожную обстановку. Сотрудники испуганно обсуждали ночное происшествие. Даже прозектор Пращева — горластая, хамоватая особа — выглядела растерянной и жалкой. Нагнетая страсти, тут же околачивался ветеран Туманянц, живописующий паническое бегство Чугунова и воспроизводящий его истошные вопли.