Перекатившись в сторону, приподнимаю винтовку и понимаю, что в таком положении я просто слепая мишень. Надо вон туда – к здоровенному дереву. Еще пара перекатов… Есть! Теперь со спины меня прикрывает могучий ствол, который винтовочные пули не пробьют. Метрах в двадцати от нашей стоянки, полуприкрытые кустами, появляются несколько фигур, обряженных в эти смешные «Кнохензаки». Стреляю навскидку, немцы дружно валятся. Однако я четко видел – попал только в одного, остальные просто залегли. Сейчас бы туда гранатку… Размечтался! Мимо с заячьим визгом проносится на карачках тот самый борзый молодой уркаган, с которым я полчаса назад проводил «беседу». На его беду, в этот момент диверсанты привстают и стреляют в ответ. Первая пуля, угодив в бок, переворачивает парня и толкает его на меня. Охнув под навалившейся тяжестью, чувствую еще два попадания в уже мертвое тело.

А точно стреляют, суки! Не перекрой им директрису этот дурак, все три гостинца достались бы мне. И это несмотря на то, что я почти лежу на земле! Пора менять позицию! Дав пару очередей просто «в ту сторону», заставляю немцев пригнуться, ужом выползаю из-под трупа и делаю бросок на полдесятка метров в сторону. Рухнув рядом с успевшим выхватить «наган» Гайдаром, добиваю магазин по снова замелькавшим в кустах «Кнохензакам» и, кажется, валю еще одного фашиста. Пиздец, я пустой! А запасные магазины лежат в брезентовой сумке с другой стороны костра. В наших условиях это всё равно что на Луне. Правда, рядом залегли Мишка с Максом, но ребятишки безоружны и помощи от них… Не влетели бы под шальную пулю! Зеленецкий вертит головой во все стороны, а Барский, кажется, снова в прострации. Двое уцелевших «бранденбургов», дружно выстрелив, расходятся в стороны, стараясь охватить нас с флангов. Аркадий Петрович вполголоса выплевывает короткую, но чрезвычайно экспрессивную словесную конструкцию, которую не следует повторять в присутствии детей и беременных женщин, привстает на колено, как-то странно сгибает руку с револьвером и выпускает весь барабан в ближайшего диверсанта, обладателя шикарных усов. Немец довольно умело уворачивается, практически «качает маятник», но все-таки делает это недостаточно ловко – одна из пуль достает его в живот. Выронив свой карабин чуть ли не на голову Зеленецкому, усатый фриц падает на колени, зажимая рану обеими руками.

Все это время я скребу ногтями заевший клапан кобуры. Вот же, блядь, конструкция! А второй немец уже почти рядом, подбегает с другой стороны, передергивая на ходу затвор «Маузера». Ему осталось только дослать патрон, и… кому-то из нас прилетит горячий свинцовый подарок. Гайдар теперь тоже пустой, «Наган» за секунду не перезарядишь, а мне никак не удается открыть кобуру. Вот теперь точно пиздец!

Внезапно Мишка, только что неподвижно лежавший, буквально взлетает с земли, словно подброшенный пружиной, и кидается под ноги диверсанту. В последний момент ганс успевает увернуться, но при этом теряет равновесие и сбивается с траектории движения. Чтобы восстановить положение, у диверсанта уходит целая секунда, которой мне хватает, чтобы вытащить «Парабеллум», но я все равно не успеваю – немец, закончив манипуляции с затвором, уже вскинул карабин к плечу, целясь в меня как наиболее опасного в данной ситуации. Я, как будто при замедленном воспроизведении, отчетливо вижу его прищуренные голубые глаза, выбившуюся из-под шлема русую челку, капли пота на висках. Замечаю, что палец, начавший выбирать свободный ход спускового крючка, покрыт грязевыми разводами, а на тыльной стороне запястья виднеются царапины. Вот сейчас на кончике дула его «Маузера» расцветет огненный цветок…

Винтовочный выстрел кажется похожим на близкий грохот артиллерийского орудия крупного калибра, после которого долго ноют барабанные перепонки и звенит в голове. Этот звук на мгновение перекрывает шум боя. Но ведь «свой» не услышишь?.. Так это и не «мой»! «Бранденбург» как будто замирает, голубые глаза широко распахиваются. Еще не поняв в чем дело, пользуюсь заминкой врага – пистолет уже давно в моей руке, и надо только слегка приподнять ствол. Отдача у «Парабеллума» легкая – выстрел почти неощутим. На лбу диверсанта, прямо под челкой, появляется не предусмотренное природой отверстие, и он начинает медленно падать, удивленно таращась на меня своими буркалами. Только сейчас замечаю на его «Кнохензаке» расплывающееся темное пятно – так вот от чего он промедлил!.. Кто это его? Так вот же – Макс стоит на коленях, держа в руках немецкий карабин – оружие усатого фрица, убитого Гайдаром пятнадцать секунд назад.

Не теряя времени, бросаюсь к подсумку с запасными магазинами и заряжаю «АВС». Фу-у-у! Вот теперь можно облегченно вздохнуть, убрать пистолет и вытереть со лба холодный пот. Старуха с косой в очередной раз прошла рядом…

– Спасибо, Макс, век не забуду!

– Да чего уж там… – бормочет Зеленецкий.

– Эй, ребята! – окликает Гайдар.

Он стоит на одном колене, торопливо наполняя барабан «Нагана» патронами. И что-то бледновато выглядит… Уж не ранен ли?

– С вами все в порядке, Аркадий Петрович?

– Нормально! – отмахивается Гайдар. – Вы по сторонам смотрите, ничего еще не кончилось!

Он прав – бой продолжается. Оглядываюсь, до этого все внимание было сосредоточено в узком секторе, но видимость ограничена кустами и деревьями до двадцати пяти-тридцати метров. В пределах этой зоны живых врагов нет, лишь два тела возле костра и еще парочка где-то рядом. Наши потери – боец-конвойный и молодой урка. А где второй бандюган? Возле дерева, где они сидели, его нет! Сбежал, собака!

Ладно, черт с ним, потом поймаем! Надо приготовиться для второго тура «Марлезонского балета». Перекидываю через плечо ремень сумки с боеприпасами. Барский, подхватив карабин голубоглазого диверсанта, начинает судорожно срывать с убитого немца ремень с подсумками. Макс делает то же самое с усатым. Неожиданно «труп» открывает глаза и с криком «Der Tod, Luder!»[20]вцепляется в Зеленецкого окровавленными руками. Стоящий рядом детский писатель спокойно наклоняется, вставляет дуло «Нагана» в ухо немца и, не меняясь в лице, спускает курок. Затем Аркадий Петрович внешне неторопливо вытряхивает стреляную гильзу, вставляет в опустевшую камору патрон и только после этого говорит тихим голосом:

– Ну, чего стоим? Кого ждем?

Через полминуты мы готовы, но… куда нам выдвигаться? Прислушиваемся – стрельба идет вокруг нас, пулеметы и винтовки молотят без перерывов. Разделиться на группы?

Внезапно из-за деревьев, с той стороны, где стоят грузовики и лежат раненые, раздается женский крик. Марина? Это может быть только она! Решение принято – бросаюсь на помощь! Макс с Мишкой следуют за мной, Гайдар, прихрамывая, чуть приотстает, на ходу подхватывает с земли автомат погибшего конвойного.

До нужного места всего метров пятьдесят. Еще когда Альбиков водил меня сюда посмотреть на труп диверсанта, я запомнил расположение техники и постов. Машины стояли по периметру поляны, прикрытые от обнаружения с воздуха кронами деревьев, а от наблюдения с земли – кустами с восточной стороны. Автомобили охраняли двое часовых. Один стоял как раз на восточном, дальнем от нас конце поляны, возле грузовика с трупами, а второй располагался ближе к месту ночевки, возле трех полуторок с опечатанными мешками секретного архива. Раненые были размещены на приличном удалении от особо ценного груза – метрах в тридцати, под ветвями большого дуба. Так показалось наиболее удобным – техника и личный состав рассредоточены, но находятся в пределах зрительной и звуковой связи.