Взявшись за руки, они медленно прошли по саду за ворота, спустились по тропе вниз, пересекли долину и стали подниматься по склону вверх, когда Анастази вдруг остановилась и вздрогнула всем телом:

– Держи! Обними меня… ее! Скорее!

Игнат судорожно сжал тело Анастази в объятиях, сова вспорхнула с ее плеча и стремительно понеслась ввысь. Тут же из листвы деревьев с криками взлетели какие-то мелкие птицы и погнались за совой, но догнать не смогли. Сова поднималась по спирали – все выше и выше, прямо к солнцу, но вдруг вспыхнула и исчезла, рассыпавшись ворохом искр и перьев, одно из которых мягко спланировало прямо на голову девушке. Игнат взглянул на безжизненное тело в своих объятиях: уже не Анастази, но еще не Настя, она еле дышала и чуть слышно стонала.

– Настя, пожалуйста, очнись!

Настя вдруг вздрогнула и забилась в конвульсиях, потом конвульсии перешли в дрожь, наконец она пришла в себя и открыла полные слез глаза, совершенно голубые.

– Это я?

– Это ты! – Игнат и сам чуть не плакал.

– Как ты меня нашел?

– Это долгая история.

– Посмотри, посмотри на меня внимательно: это правда я? Совсем я? Прежняя?

– Боюсь, мы никогда уже не станем прежними. Но это ты! Любимая… Кузнечик мой…

– Почему – кузнечик? – Настя улыбалась и гладила лицо Игната дрожащими пальцами.

– Потому что ты кузнечик. Пойдем? У меня там машина.

– Что-то я не могу идти…

– Ничего, я донесу тебя.

– Подожди… Я не хочу больше в этом платье.

И она начала через голову снимать белое платье Анастази, запачканное кровью. Игнат зачарованно смотрел на это, потом, опомнившись, стянул футболку и протянул Насте:

– Вот, надень пока.

Она посмотрела на покрасневшего Игната и вдруг обняла его:

– Ты знаешь, похоже, во мне еще кое-что осталось от Анастази.

– Ну да, – дрогнувшим голосом произнес Игнат. – У тебя все еще рыжие волосы…

– Я не это имела в виду, глупый! – засмеялась Настя и поцеловала Игната, привстав на цыпочки.

Только что обретенная свобода, пережитая опасность, радость встречи – обуревавшие обоих чувства сделали этот поцелуй таким пылким, что Настя с Игнатом даже не удивились, когда у них под ногами задрожала земля. Но раздавшийся гул и грохот заставил молодых людей все же оторваться друг от друга – земля ходила ходуном, деревья вокруг шатались… Что это? Землетрясение? Они обернулись к долине и увидели, как дрожит и качается белая вилла на вершине холма, как осыпаются камни облицовки, рушится крыша и, наконец, все здание проваливается в образовавшуюся гигантскую воронку, взметнув клубы пыли. А потом и сам холм осел и рассыпался, и в образовавшуюся впадину хлынула вода из реки. Настя с Игнатом, обомлев, смотрели на катаклизм, а на другом берегу образовавшегося озера так же наблюдали за происходящим жители деревни.

Наконец настала тишина. Через некоторое время долина снова ожила: голосили птицы, показались из кустов любопытные белки и даже осторожная лань, вытянув шею, принюхалась к еще волнующейся воде. Небольшой кусок земли с легким плеском свалился в озеро, и лань отпрянула. Игнат переглянулся с Настей, подхватил ее на руки и побрел по склону вверх, к дороге, а деревенские жители в мрачном молчании разошлись по домам.

Игнат подошел к двери и прислушался: что можно так долго делать в ванной? Настя и вчера раза три принимала душ – теперь-то он знал почему. Сначала она была довольно бодра духом, особенно после поцелуя, но потом… Когда они добрались до гостиницы, Настя уже находилась в полуобморочном состоянии. Бокал красного вина не сильно помог делу, но она хотя бы пришла в себя. Глядя, как Игнат расправляется с пиццей, она рассеянно сказала:

– Ты знаешь, я никак не могу собраться… Такое странное состояние…

– Тебе надо поесть, кузнечик.

– Не хочется. Вот картошки я бы съела. Жареной картошки с грибами. Ты любишь ходить за грибами?

– Не знаю, никогда не ходил.

– Никогда? А мы с бабушкой так любили! По выходным ездили с ней за город – с корзинками. Она знала тайные места. И ножички у нас были специальные, грибные…

Настя вдруг заплакала. Игнат кинулся к ней, обнял:

– Не плачь, милая. Мы с тобой обязательно пойдем за грибами. Ты же помнишь, куда надо ехать, правда? Ну вот! Наберем полные корзины, пожарим…

– Мне так страшно, – всхлипнула Настя. – Там я совсем не боялась. Ну, почти. А сейчас… Я боюсь засыпать. Вдруг… Проснусь, а это не я?

– Кузнечик, все кончено. Ты же видела – даже вилла рухнула. Их никого больше нет. Мы свободны. Все будет хорошо.

Настя улыбнулась сквозь слезы:

– Ну почему, почему я Кузнечик?

– Потому что ты Кузнечик. И Буратинка.

– Буратинка? Разве у меня длинный нос? Или что… ты думаешь, я деревянная?

– Нет… Ты совсем не деревянная… – Голос его звучал глухо, обнимая Настю, Игнат просто сгорал от желания. Нынешняя Настя нравилась ему гораздо больше прежней: в ней словно прибавилось яркости и таинственной женственной манкости – даже случайные прикосновения ее маленьких рук невероятно его возбуждали. Вот и сейчас: Настина рука невинно лежала у него на плече, а Игнат с трудом справлялся с собой. Настя вдруг вывернулась из его объятий и ринулась в ванную:

– Сейчас… Мне надо… Прости…

Они все-таки улеглись потом в постель, не раздеваясь, прямо на покрывало. Настя боялась спать одна, и боялась спать с Игнатом, и снов боялась, и пробуждения – всего на свете. Наконец, она призналась еле слышным шепотом:

– Я тоже тебя хочу! Но… Я не могу.

– Почему, милая? Что не так? Ты же помнишь, как мы целовались?

– Я же спала с ним, с этим проклятым Бруно. Сегодня утром.

– Это была не ты.

– Но тело-то мое! Такое ощущение, что мы занимались этим втроем. И теперь… Мне кажется, я грязная, понимаешь? Отвратительная, грязная…

– Нет, это не так! Ты прекрасная! Самая желанная… Ты просто сводишь меня с ума…

У Насти вырвалось короткое рыдание, и она обняла Игната. Он взял ее, как осажденную крепость – какие, к черту, прелюдии? Вихрь отброшенных одежд, судорожные объятия, яростный натиск, рычание и стоны…

– Ты жива? – спросил он, едва отдышавшись. – Прости, что так вышло. Тебе не было больно?

Настя только томно вздохнула и потеснее прижалась к Игнату.

– Ты знаешь, – сказала она, нежно проводя пальцами по его щеке, заросшей щетиной. – Я так на тебя сердилась сначала…

– За что же?

– Ты слишком хорошо все понимал и жалел меня. А мне было стыдно, что я такая идиотка. Этот Виталька… Как я могла с ним отношения завести, сама не понимаю. Такой придурок. А потом я начала мечтать о тебе. Мне ужасно хотелось, чтобы ты меня спас. Из этой кошмарной ситуации. Взял бы за руку и увел.