В доме женщины попытались успокоиться. Вдова Сайми Рехкойла сварила кофе и предложила к нему шоколадный кекс. Сонья Саммалисто, захлебываясь от рыданий, рассказывала о своем обращении к религии и просила прощения за прелюбодеяние у пасторши и Отца Небесного. Она лепетала псалмы, с которыми, как и с другими библейскими текстами, познакомилась за зиму. Гнев пасторши утих настолько, что она пообещала охотно уступить Сонье мужа – с лыжами, медведем и всем остальным. Сначала она порвала бы с церковью, а затем и с дедом.

Но Сонья не хотела уводить Оскари у пасторши. Она действительно приняла веру, а в Оулу у нее был жених, она не могла жить со старым мужчиной во грехе, во всяком случае не с пастором.

Лишь под утро пастор Оскари Хуусконен поймал Черта в чаще. Медведь замерз, буквально окоченел и был очень тяжел, он ворчал и скалил зубы, дотащить его обратно до берлоги оказалось адским трудом. С рассветом уставший пастор ввез рычащего питомца на спине во двор дома Рехкойла, втиснул назад в берлогу, захлопнул за собой дверь и прилег.

Около полудня Сайми Рехкойла принесла мясной суп и сообщила, что пасторша и Сонья Саммалисто ушли вдвоем, она добавила, что Сонья хотела получить в свое распоряжение последние дискеты с данными о зимней спячке медведя, если только пастор позволит. Сонья также сказала, что их можно отправить в Университет Оулу на ее имя.

– В этом нет никакой спешки. Вот какие пожелания она попросила передать, – завершила вдова.

Пастор Оскари Хуусконен подумал, что, черт возьми, подобного не должно было случиться. В голове промелькнула мысль помолиться Господу об отмене всего произошедшего, однако затем он устало повернулся на бок и решил: ну и ладно. В конце концов, Сонья – глупая гусыня: чудачки погружаются в религию, хотя мир в состоянии предложить им вещи и получше. Настроение у Оскари настолько упало, что захотелось дать Черту пинка под зад, но медвежонок снова спал сладким сном, да и что он понимал в людских делах. Оскари снова прилепил исследовательские датчики к медвежьей туше и настроил компьютер.

Пастор Оскари Хуусконен почти беспробудно спал вторые сутки, просыпался лишь изредка, чтобы полакать мясной суп, а потом опять мрачно смыкал глаза.

Днем на второй день в берлогу проскользнула вдова Сайми Рехкойла, бесшумно легла рядом с угрюмым Хуусконеном, обвила его плечо рукой и прошептала:

– Не обращайте внимания, пастор. Я попробую вас утешить. Давайте спать спокойно. Нам, одиноким, лучше держаться вместе.

Наступила весна, Черт проснулся. Пастор Оскари Хуусконен забрался с ним в дом Рехкойла.

– Зима приходит и уходит, и ушла она на удивление быстро. Хозяйка фермы больше не будет заниматься научным исследованием и медведем, – говорила Сайми Рехкойла, наливая кофе Оскари Хуусконену. Черт глодал купленную в магазине жевательную кость под креслом-качалкой. Он еще был довольно сонным, настоящей еды ему пока не хотелось.

Сайми сказала, что вполне оправилась после самоубийства Сантери. Лишь теперь она поняла, что человека нельзя оживить, как бы сильно ни душила вас тоска. Последний раз вдова ходила на кладбище в Страстную пятницу, слушала пение синиц и искала предвестия весны. Затем она принесла лопату и соорудила на могиле Сантери Рехкойла высокий метровый сугроб. Этот поступок она не могла объяснить даже себе самой, но он доставил ей радость.

Из Хельсинки вдове позвонила пасторша, которая переехала туда работать преподавателем-почасовиком и больше не собиралась возвращаться в пасторский дом в Нумменпяя. Саара просила передать, что выписалась из церкви и забрала с собой мебель.

Сайми Рехкойла и Оскари Хуусконен пылесосом вместе очистили исследовательскую берлогу от медвежьей шерсти и черной зимней грязи.

– А на следующую зиму вы вернетесь в берлогу? – спросила Сайми Рехкойла. Оскари не нашелся с ответом, настолько неясная перспектива маячила впереди.

– Я все равно буду за ней присматривать – на случай, если осенью вы вдруг появитесь, – пообещала вдова.

Оскари перетащил из берлоги в дом плюшевого медведя, зимнюю маму Черта, и, когда гигантская игрушка была как следует выбита, усадил ее в угол рядом с напольными часами. Сайми поблагодарила его за это. Компьютер отправился в коробку с университетским адресом Соньи Саммалисто. Сайми пообещала послать в Оулу технику и бумаги с научными данными авиапочтой.

Пастор Оскари Хуусконен поинтересовался, нельзя ли ему оставить у Рехкойла свои лыжи и зимнюю одежду. Затем он попросил вызвать такси и уехал домой. Мебели в доме не оказалось, комнаты были пустые. В ванной лежали кое-какие вещи Оскари, а в библиотеке – несколько стопок книг. В гараже все-таки стояла старая семейная машина. Ключи Саара прилепила к ветровому стеклу.

Немного оставила она ему вещей, съехав в одиночку. Даже письма не написала. К счастью, хоть воду не перекрыла и батареи не отключила. Оскари налил в ванну теплой воды и отнес туда медведя. Он был уже настолько тяжелым, что едва хватало сил брать его на руки.

Сначала Черт сопротивлялся, в ванну ему не хотелось, но пастор не сдался, плюхнул дурно пахнувшего медведя в воду и принялся мыть. Он втер в медвежью шерсть шампунь так, чтобы мягкая пена покрыла зверя почти целиком – только нос виднелся, пока Черт сидел в ванне и брызгался. Вскоре медведь все же привык к теплой воде и начал получать от мытья удовольствие. Хуусконен ополоснул его много раз и вытер своим полотенцем. На полу в пустом зале Черт стряхнул с себя остатки воды и стал досуха вылизываться. Хуусконен прыснул в подмышки медведю дезодорантом, а затем отправился в ванну сам. Вымывшись, Оскари надел серый костюм и натянул сверху черный поплиновый плащ. Ключи от ризницы он положил в карман. Пастор повязал Черту на шею ошейник и поводок и побрел в сторону церкви. Было уже за полдень.

Навстречу по проселочной дороге ехал начальник пожарной команды Рауно Коверола. Он остановил машину и пожал пастору руку.

– Ну медведь и вырос! А пробка у него из задницы уже выскочила?

– Не выскочила, он только сегодня проснулся.

– Ты проповеди в последнее время не читаешь.

– Как-то не хотелось, да мне и не давали.

Начальник пожарной команды сказал, что и у него дела идут не совсем ладно:

– Пожаров теперь слишком мало, смену сократили наполовину.

Пастор Хуусконен открыл дверь ризницы своим ключом и вошел. Он пустил Черта в церковный зал, где тот сразу принялся все изучать, забрался на кафедру и хоры, но вспомнил, что подходить к алтарю нельзя.

Когда пастор Хуусконен сидел в ризнице, просматривая бумаги, туда вошла Сари Ланкинен, вторая священница прихода. Она держалась немного испуганно и натянуто. Хуусконен спросил, как шли приходские дела в его отсутствие.

– Я старалась изо всех сил, но так и тонула в работе, пока пастор был… в отпуске.