Дремавший Зародов вдруг выпрямился, смахнул пот со лба, выступивший под горячим солнцем.

— Так, озарило, — будничным голосом сказал он. — Хватит, начальник, ломать голову.

— Что еще? — поморщилась Анна.

— Будем использовать старый капитал. Вернее, чужой капитал, если пока своего не нажили. Нечего от бабушки скрывать. Надо ей заявить или намекнуть, что мы пришли от Гудошникова. Его-то она помнит! Наверняка помнит! И ей сразу все ясно, и нам полезно.

— Это уже неплохо, — оживилась Анна. — По крайней мере, первая подходящая мысль. А вы, Ваня, соображаете.

— Ну так, — пожал плечами Зародов. — Подчиненные иногда тоже кумекают, если их не зажимать. А вообще, мне во сне всегда хорошие мысли приходят.

— Тогда спите еще, — распорядилась Анна. — Хоть целые сутки.

— Это можно, — сказал Иван и снова привалился к плетню.

Однако поспать ему не дали. По-хозяйски отворив калитку, во двор вошел высокий, седобородый старик в рубахе навыпуск и валяной крестьянской шапке, несмотря на грядущий жаркий день. Он мельком глянул на пришлых, поздоровался и с ходу направился в избу. Через несколько минут старик вышел оттуда с тяжелым, на длинной ручке, колуном и, поставив одну из чурок на попа, стал колоть. Работал он неторопко, с прицелом, с глубоким придыхом в момент каждого удара, и белые поленья отлетали с веселым звоном. Расправившись с одной чуркой, он развернул другую, толстую, комлевую, примерился и развалил ее пополам, в три удара. В старике, а на вид ему было, пожалуй, за семьдесят, чувствовалась какая-то спокойная, без удали и молодцеватости, мощь. Он, как тяжеловоз, впрягшись в оглобли, тянул груз не спеша, размеренно, зато мог въехать на любую гору. Между тем куча дров росла на глазах, и Зародов не выдержал.

— Пойду помогу, — бросил он и добавил с поддевкой: — С вашего позволения, конечно.

Иван подошел к старику и, выждав, когда тот расправится с очередным чурбаком, попросил с веселым задором:

— Ну-ка, дед, дай-ка мне размяться. Руки чешутся!

Старик оперся на колун, неторопливо оглядел Зародова.

— В сенях там еще один есть, — сказал он. — Токо немоченый, с черешка соскакивает.

— Ничего! — возразил Иван. — Клин поставим.

Мужики замахали колунами, старик по-прежнему размеренно, Иван — самозабвенно и азартно. Сидеть и смотреть было уже невмоготу. Анна подошла к мужикам и начала отбрасывать поленья, выхватывая их чуть ли не из-под колунов. Простая крестьянская работа неожиданно сблизила их, и, еще не обмолвившись ни единым словом со стариком, Анна вдруг ощутила доверие к нему и даже какое-то притяжение. Через полчаса уже казалось, что в Макарихе они давно и что не первый раз они вот так близко встречаются с этим стариком, и бесплодные вопросы, мучившие Анну все утро, будто отступили и потеряли прежнюю остроту. Даже боль в суставах прошла.

Тяп, тяп — стучал Зародов, стараясь угодить в одно место.

— Г-гах! — выдыхал старик, и шапка подпрыгивала на его голове.

Они были под стать друг другу, Иван даже пошире в плечах, оба длиннорукие, прямые. Правда, Зародов сильно потел, волосы размещались сосульками, тогда как на старике и капли не выступило. Он только раскраснелся, побагровел, отчего белая лохматая борода казалась еще белее.

«Хорошо, все хорошо! — про себя восклицала Анна, отшвыривая дрова и переворачивая мужикам чурки. — Пусть все идет так, как есть. Так, как есть».

— Ты, девка, не суетись, — вдруг сказал старик. — Зашибем ненароком. Отойди.

Полено выпало из рук. Анна отступила за спины и растерянно огляделась. Ком обиды, что она, выходит, здесь не нужна и бесполезна, уже подкатывался к горлу, и, подавляя его, Анна снова схватилась за поленья и начала складывать их вдоль плетня. «И в самом деле, — зашибут, — уже через минуту думала она. — Ишь как размахались… Что тут обижаться?»

Как-то само собой она снова начала думать о Марье Белоглазовой, изредка поглядывая на калитку. Вспомнился ее плач по сыну. Видно, нелегко ей одной-то, тоскует. Вот и дров поколоть некому, старика наняла, а скоро ей и сено косить… Интересно, что за сынок у нее, если глаз не кажет? Почему-то представлялся сразу мужичок наподобие веселого капитана леспромхозовского катера: говорливый, бестолковый и шалопай из шалопаев. Мать тут убивается по нему, а сыну хоть бы что… Может, и правда в живых нет?..

В следующую секунду Анне стало жарко: вот он, подход к Марье Белоглазовой и ее доверие — сын! Имей они хотя бы весточку о нем — здесь бы как родных встретили. Нужно срочно его разыскать! Послать запрос, узнать адрес, в конце концов написать Аронову, пусть идет в милицию или еще куда, находит сына Марьи, совестит его, уговаривает — главное, чтобы весть о нем, лучше, конечно, о его приезде, Марья Егоровна получила от них.

Тяп, тяп — г-г-ах! — стучало за спиной.

Во что бы то ни стало ее сын должен нынче приехать в Макариху! На веревке его притянуть, под конвоем привести, но чтобы был здесь. И тогда они с Зародовым станут в глазах Марьи Егоровны добрыми вестниками, а их появление в Макарихе — хорошим предзнаменованием для нее. Анна подняла поленницу в метр по всей длине плетня, когда вдруг послышался протяжный, глубокий вздох и колуны разом стихли. Она повернулась…

Старик лежал на траве, запрокинув голову и зажав ладонями лоб. Бледный, мокрый от пота, Зародов стоял чуть поодаль с черешком от колуна в руках и глядел на старика с ужасом, будто убийца на жертву. Анна бросила поленья и подбежала к старику. Тот не шевелился, и только на багровом горле ходил крупный, угловатый кадык.

— Что с вами? Что?! — Анна наклонилась к старику, но дотронуться побоялась.

— Колун сорвался… — шепотом выдавил Иван, не меняя положения.

Старик простонал облегченно, перевел дух и, не убирая рук со лба, сел.

— Гли-ко, — как-то удивленно произнес он, тяжело двигая мутными глазами. — Ровно быка ссадил.

— Вам больно? До крови, да? — спрашивала Анна, осознавая собственную бестолковость. — Может, вам воды принести?

— Не суетись, девка, — проговорил старик и, отняв руки, потрогал лоб. На месте удара краснела широкая ссадина и росла шишка, опухоль поднималась быстро, вздувая переносицу и затягивая глаза.

— Я это… я нечаянно, — опомнившись, пролепетал Зародов. — Я не хотел, колун сорвался…

Старик поднял колун — тупоносую железку килограмма на четыре, повертел в руках и отбросил в траву.

— Однако приласкал, — с удовлетворением протянул старик. — Аж искры посыпались!

— Возьмите вот, платочек, — Анна торопливо намочила носовой платок в бочке с водой. — Приложите ко лбу.

— А-а, — отмахнулся старик и, поднявшись на ноги, пошел со двора. — Откололся я… Пойду.