ЛИКУРГ

(VIII в. до Р.Х.)

Фундаментом «ликургова законодательства» Спарты была незыблемость монархии. Во главе Спарты стояли два царя-«архагета», принадлежавшие к двум родам – Агиадам и Еврипонтидам. Среди спартанцев царские роды почитались восходящими к древним ахейцам и имеющими божественное происхождение от самого Геракла. «Царю, как происходящему от божества, приносить общенародные жертвования от имени государства и вести за собою войска туда, куда посылает его полис, – так обозначает миссию царей согласно законам Ликурга Ксенофонт в своей „Лакедемонской политии”. – Что же касается почестей, оказываемых почившему царю, то законы Ликурга тем самым хотят показать, что цари лакедемонян почитаются не как люди, но как герои»[53].

Царская власть была и мистическим, и организационным сосредоточением спартанского полиса, тогда как повседневное управление принадлежало совету старейшин – герусии, а также выборным влиятельным чиновникам – эфорам. На войне же царь был полностью единовластен, как подчеркивает Ксенофонт: «Отправлять посольство как к союзникам, так и к врагам – тоже обязанность царя. И начинают-то все, когда пожелают что-либо сделать, обычно с царя». Готовясь к войне с персами, царь Леонид узнал пророчество дельфийского оракула: „Либо великий и славный ваш град чрез мужей-персеидов будет повергнут во прах, а не то – из Гераклова рода слезы о смерти царя пролиет Лаке-демона область”»[54].

Леонид, следуя этому пророчеству, пожертвовал собой в сражении при Фермопилах, тем самым доставив победу родному городу. Именно сохранение монархии делало Спарту самым влиятельным и респектабельным государством Эллады, ее единственным настоящим гегемоном.

Второй важной заботой законодателя стало сохранение Спарты от влияния захватывавших остальную Грецию ханаанских нравов. Подавление любой корысти и погони за барышом стало краеугольным камнем ликургова законодательства. «И в следующем установил Ликург в Спарте противоположные другим законы, – пишет Ксенофонт. – Конечно, в других полисах все наживают деньги, как только могут. Один занимается земледелием, другой – судовладением, третий торгует, а иные ремеслом кормятся. В Спарте же Ликург запретил свободным людям думать о чем-либо, связанном с обогащением… Стоит ли богатство каких-либо усилий там, где он постановил делать равные взносы на продовольствие, вести одинаковый образ жизни, и так все устроил, что не стремились люди к деньгам ради наслаждений»[55].

Важнейшим элементом спартанской экономики была ее полная демонетизация. Законодатель очень рано понял, какую угрозу деньги несут боевому духу и традициям Спарты. Поэтому Ликург, согласно рассказу Ксенофонта, «прежде всего ввел такую монету, что даже десять мин нельзя было внести в дом без ведома хозяев и домочадцев, ведь потребовалось бы и много места и снаряжение целой повозки. Золото и серебро в Спарте разыскивают и, если где-то обнаруживают, имевший их подвергается штрафу. Стоит ли стремиться к обогащению там, где приобретение доставляет больше печали, нежели пользование – радости?»[56].

Все спартанцы были объявлены законом равными. Питались равные не за своим домашним столом, а на особых собраниях – сисситиях, причем едой, которую остальные эллины считали неудобоваримой. Время они проводили в войнах и военных упражнениях. Дети воспитывались чрезвычайно строго: ходили только босиком, воровством добывали себе еду, оттачивая ловкость, и учились высказываться кратко и емко. Каждый взрослый мог наказать ребенка так же, как собственный отец.

Особенностью Спарты было то, что она единственная из греческих областей не испытывала недостатка в земле. Пелопоннесский Лакедемон был обширной плодородной страной, а с помощью оружия спартанцы прибавили к ней еще и соседнюю область Мессению, превратив ее жителей в крепостных крестьян – илотов. В то же время рабства в Спарте, в том смысле, в котором оно имелось в других греческих полисах, фактически не существовало. Каждый илот имел семью и земельный участок, он должен был отдавать часть урожая спартанцу, за которым был закреплен, и не смел платить большего. На войне спартанцы сражались рядом с илотами: на каждого «равного» приходилось семь илотов-оруженосцев, и пока илотов не начали подстрекать к восстанию демократические Афины, между властителями и подвластными существовало некоторое взаимное доверие.

Сами спартиаты чувствовали себя лишь слугами своего царя и Отечества. «В других государствах люди, более могущественные, чем другие, не желают, чтобы считали их боящимися властей, но полагают: это свойственно человеку несвободному. В Спарте же сильнейшие граждане и подчиняются всего более властям, и гордятся тем, что покорны. Также гордятся они и тем, что когда зовут их, то они бегом, а не шагом являются на зов, полагая, что если сами будут ревностно подчиняться, то последуют за ними и все остальные», – подчеркивает Ксенофонт.

Удивительный факт: почти теми же словами, что афинянин Ксенофонт характеризовал спартанцев, два тысячелетия спустя охарактеризует русских XVI века английский купец Ричард Ченслор: «О, если бы наши смелые бунтовщики были бы в таком же подчинении и знали бы свой долг к своим государям! Русские не могут говорить, как некоторые ленивцы в Англии: „Я найду королеве человека, который будет служить ей за меня”, или помогать друзьям оставаться дома, если конечное решение зависит от денег. Нет, нет, не так обстоит дело в этой стране; они униженно просят, чтоб им позволили служить великому князю, и кого князь чаще других посылает на войну, тот считает себя в наибольшей милости у государя; и все же, как я сказал выше, князь не платит никому жалования. Если бы русские знали свою силу, никто бы не мог соперничать с ними, а их соседи не имели бы покоя от них»[57].

Подлинной радостью для спартанцев была служба Отечеству на поле брани. Именно в Спарте был разработан устав воинской службы, который составляет основу успеха любой армии. В древнем мире армии сражались, как правило, в рассыпном строю, каждый воин стремился выделиться индивидуальной доблестью. И напротив, страх за собственную жизнь был так велик, что фараон Рамсес II в битве при Кадеше мог в одиночку отбиваться на колеснице от сотен хеттских воинов, каждый из которых не хотел рисковать своей жизнью ради победы. Спартанцы сражались в сомкнутом боевом строю фаланги, основанной на железной дисциплине. Поэт Тиртей, составивший поэтический воинский кодекс Спарты, так наставлял юных воинов: