Предложение написать книгу открывало новые горизонты, великолепные перспективы. Если повезет, он сможет получить доступ к сведениям, использование которых правильным образом станет гарантией беспечной жизни, отпусков на Черном море и пропуском в специализированные магазины.

За процессом над Линнасом и Виксом последует бесчисленное количество аналогичных представлений, в этом Партс был совершенно уверен. Они уже шли, и новые готовились в других регионах, в Латвии, Литве, на Украине, в Болгарии. Просчеты, давшие себя знать в ходе процесса над Линнасом и расцененные как трудности первых шагов, больше не повторятся. “Социалистическая Законность” объявила результаты суда на Линнасом и его товарищами уже в конце 1961-го, хотя сам суд начался только на следующий год. Партсу это казалось абсурдным, но он воздерживался от комментариев и усмешек, когда об этом заходил разговор в обществе. В целом продвижение Конторы в этом вопросе было вполне заметным, разрабатывались новые методики, технический отдел стремительно развивался, а сеть агентов расширялась. Людям нужны были новые книги на актуальную тему. Партс радовался, что так удачно вписался в один из самых интересных поворотов в деятельности Конторы.

Если ему удастся и в дальнейшем удовлетворять запросы Конторы, настроение которой менялось так же, как у его жены, кто знает, может, настанет тот день, когда товарищ Партс непринужденно зайдет в ближайшее фотоателье и попросит сделать фотографию для загранпаспорта, именно так, и произнесет это таким тоном, будто это вполне обычное дело, будто он всегда был “выездной”, примерный гражданин Советского Союза, у которого есть право выехать за рубеж. Некоторые коллеги и знакомые, которых он даже не помнил, будут просить его привезти журналы про секс или хотя бы игральные карты с изображением голых женщин. В глазах у Партса мелькнуло лицо круглощекой девушки-гида из “Интуриста”, у которой были контакты на Западе и через которую в страну регулярно попадали несколько плотно привязанных к животу журналов. Игра продолжалась уже довольно долго, но, несмотря на это, девушку никогда не обыскивали: Конторе тоже нужны были журналы.

Книга Партса не успеет выйти к юбилейным торжествам будущего года, когда все будут отмечать двадцатилетие освобождения Талина из лап немецко-фашистских захватчиков, но в ходе празднования товарищ Партс, писатель и свидетель нацистских преступлений, станет одним из героев, одариваемых цветами. Возможно, общество филателистов Талина будет любоваться его чертами на марках и конвертах. Ему больше не надо будет вести бесконечную переписку и поддерживать ненужные связи, не надо часами возиться с письмами, поддельными и настоящими, чтобы провести “профилактику”, дезинформировать, прозондировать. С вербовкой репатриированных эмигрантов будет покончено. Контора поймет его потребность в собственном кабинете, журнал Cross & Cockade и другие западные газеты будут умолять его написать статьи о советских пилотах. Переписку он продолжит только с теми, кто захочет обменяться мнениями с заслуженным советским писателем или поговорить о его особом интересе — советских летчиках. Работа на фабрике и настроения эстонских беженцев останутся в прошлом, хотя бы потому что в их глазах он уже будет скомпрометирован. Он станет новым человеком, у него начнется новая жизнь.

Единственной проблемой оставались нервы жены. После всех этих лет они расстроились окончательно — именно тогда, когда будущее стало таким ясным, а у Партса появилась поддержка Конторы.

На конспиративной квартире не было никого, кроме товарища Поркова и Партса. Два стола, магнитофон, несколько стульев и постоянно дребезжащий телефон. Партс сидел молча: он держал в руках папку со списками заключенных лагеря Клоога и какое-то время с удивлением прислушивался к доносящемуся откуда-то урчанию; он чуть не спросил у капитана, не принес ли тот кошку, но придержал язык, поняв, что звук исходит из его собственного живота. Зеленый свет обоев стал таким ярким, что ему пришлось прищуриться. Товарищ Порков кивнул на папку и сказал, что списки неполные. Хотя фашисты увезли с собой архивы, Комитету госбезопасности удалось собрать необходимые сведения, да и комиссия по расследованию фашистских злодеяний проделала значительную работу.

— Однако осталось много неопознанных жертв, и мы хотели бы пополнить списки, — сказал Порков. — К сожалению, и имена некоторых палачей нам неизвестны. И таких немало. Мы очень надеемся на вашу помощь. Преступники не должны остаться безнаказанными — таковы нравственные правила Советского Союза. И мы руководствуемся именно ими. Вы сможете ознакомиться с материалами у себя дома.

Папка со списками узников лагеря Клоога не давала Партсу покоя целый день, щекотала нервы сквозь кожу портфеля, стоящего на полу фабричной сторожки. Ему хотелось тут же достать их, просмотреть хотя бы мельком, но он не был уверен, что сохранит самообладание, если вдруг что-то обнаружит. Он все еще нервничал, хотя краски окружающего мира вновь обрели свой привычный вид. И все же солнце никогда не стояло так высоко, а свет не казался таким ярким, Партс прикрывал рукой глаза даже в своей будке и целый день старался думать о другом, вести себя обычно, сосредоточиться на будничных обязанностях, смотрел за потоком людей, проходящих через ворота, на талии женщин, чьи трусы были набиты выносимыми с фабрики изделиями, на оттопыривающиеся карманы мужчин, следил за шумом, вызванным неожиданной проверкой, и за тем, как предложенный женщине-инспектору коньяк заставил ее щеки зардеться и как она, хихикая над шутками хлопочущих вокруг нее мужчин, пересекла вместе с ними фабричный двор. Инспектора обхаживали самые красивые мужчины фабрики. Партс равнодушно принял несколько плиток шоколада, кивнул водителю, который повез листовой металл для дачи инспектора, и подумал о жене, пообещавшей сходить за молоком, хотя он был почти уверен, что если сам не зайдет за молоком, то вечером в холодильнике его будут ждать пустые бутылки, на дне которых, возможно, осталось еще немного простокваши. Он старался думать о чем угодно, только не о содержимом своего портфеля, а по дороге домой уже начал бояться того, что может оказаться в той папке. Если он вдруг что-то обнаружит, к чему это приведет? В волнении он позабыл о молоке. В холодильнике стояла батарея молочных бутылок, на их алюминиевых крышках блестели просроченные даты. Партс вылил содержимое бутылок в раковину, почистил их ершиком и поставил в ряд, к которому жена никогда не притрагивалась, после чего прислонился к шкафу с новым газовым баллоном, задержал дыхание и, на мгновение прикрыв глаза, сел. Нет смысла в очередной раз расстраиваться из-за каких-то бутылок. Сейчас нужно сконцентрироваться на более важных делах, на списках лагеря Клоога. Вместо молока он решил удовольствоваться сметаной; громко звеня ложкой, Партс добавил в сметану сахар и купленный в магазине яблочный компот и направился в кабинет. Ему предстояло просмотреть списки Клооги, и если в них найдется что-то интересное, то он просмотрит также списки других лагерей, один за другим. Порков был столь благосклонен, что доступ к документам представлялся сейчас вполне возможным. Если Партс не наткнется на имена, компрометирующие его самого, он обязательно изучит и другие списки, какие угодно списки, пройдется по всем фамилиям и внимательнейшим образом займется каждым, кто мог бы его знать: жив ли еще этот человек, и если да, то где живет в настоящий момент.