Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ольга на год старше меня, она в одиннадцатом сейчас. Интересно, она до сих пор ходит в театралку?
– Вика, ты так поменялась!
– Наверное.
Я уже не помню, какой я была раньше, до аварии. Мне кажется, это вообще была не я. Я сейчас куда больше Дым, чем Вика. И я знаю, какая Дым. Весёлая, смелая, лёгкая. У неё ничего не болит, и она помнит все слова. Здоровая и очень умная. Везучая. Счастливая. И немного влюблена. В этот мир, во всё Захолустье. И в Юру?
Ну, как в часть Захолустья – обязательно. Нет, другое слово. Полностью? Всегда? Да что ж за слово такое? Так сильно? Я с ума сойду. Слово чешется. Сильно. Как грудь на уроке. Даже ещё сильнее. У меня так в седьмом классе грудь чесалась, потому что росла. А сейчас что растёт? Маразм? Точно, он самый. И точно, я влюблена в Юру как в часть этого мира! Точно! И слово нашлось. Морошкина! Это правда как почесать, наконец, всё, что хочешь. Счастье.
И мне сразу хочется сказать Ольге что-то приятное!
– Беременности нет.
– Чего?
– Ты не беременна. Ну, я так вижу.
– Я художник, я так вижу, угу.
Она шутит, но не улыбается. Лицо меняет цвет. Я такое видела у мамы несколько раз – когда я не очень понимала, кто я и где нахожусь.
Ольга молчит. Мы никогда не были так близки, чтобы обсуждать… что-то личное. Тем более – такое.
Она повторяет.
– Вика, ты так поменялась!
– С кем?
– А?
– Это я шучу так. Не заморачивайся. У…
Я забыла слово! Чёрт!
У таких тоже есть чувство юмора. У таких как я. Треснутых. Нет. Стукнутых…
Забыла, забыла, забыла. Лучше молчать.
Ольга уходит, светит рюкзачком со спины. И я звоню маме. Срочно.
– Мама! Мам, как называются те, кто всё понимает, но ведет себя как тупой… Все думают, что он дурак.
– Блаженные. Юродивые. Ты в порядке? Ты где?
И я сразу вспоминаю. Чокнутые!
Блаженные лучше.
– Я на перекрестке у парка. Всё отлично.
– Ты в шапке, в перчатках? О господи… Алло?
Я отключаюсь и иду… Иду… а под ногами не скользкая плитка, как у нас возле парка, а серые камни, а сбоку – большие известковые глыбы, на которых греются крупные улитки. На глыбах острые, почти синие тени! Солнце в ярком небе. Ветер метёт мелкие красные листья – в Захолустье клёны никогда не облетают до конца… и погода тёплая, не как у нас… Нарциссы цветут и ещё какие-то цветы, я таких никогда у нас не встречала. Я не в шапке, не в перчатках, не в пижамных штанах с единорогами… На мне длинное зелёное платье, у воротника дрожит перевёрнутая прозрачная капля…
Если я встречу человека с такой же каплей на одежде, мы обязательно улыбнёмся друг другу. Нас таких не очень много, но, мне кажется, в каждый мой визит людей с такими значками встречается всё больше. Или это потому, что теперь я обращаю на них внимание, а раньше не замечала?
Поправляю значок, воротничок, оборки платья, иду… Солнце горит в зелёной искре. Смотрю на неё, и хочется улыбаться. Орден Экрана Милосердия – вроде бы тайная организация, а значки носятся напоказ, чтобы все их видели. Почему?
Глава V
1Я появляюсь в Захолустье в одном и том же месте, недалеко от набережной. К себе в реал ухожу откуда угодно и не всегда в самый подходящий момент, а вот возвращаюсь сюда. Видно, тут какая-то точка сборки или точка отсчета.
Иногда рядом со мной сразу Юра или мама Толли, однажды была та рыжая женщина, дежурная на канатной дороге… Они радовались и сразу говорили, что надо делать, чем я могу помочь. Иногда меня никто не встречал, тогда я шла домой к маме Толли. Там мне точно находилось дело. Даже если это что-то совсем простое, типа порезать яблоки на пирог, всё равно было очень интересно… Любое действие – счастье, может, потому что экран на стене всегда мерцал, хоть чуть-чуть, и большой Экран тоже часто включался… А может, потому что рядом часто был Юра.
Сейчас Юры пока не было. Я появилась одна.
Спустилась по улице вниз, к воде… Встала у ограждения. Упёрлась ладонями в парапет, приподнялась на цыпочках, чтобы видеть лучше, чтобы ещё больше ветра в лицо.
Волны были очень зелёные, на солнце яркие, но не прозрачные. К берегу они шли медленно, подплывали в лохматых водорослях, в тине, она на ощупь очень мягкая, но коварная, на ней нога может подвернуться, тогда сразу нахлебаешься, я проверяла…
Я сейчас не собиралась лезть в воду, просто смотрела на искры, слушала чаек, ветер, объявления с канатной дороги, буксир, маяк… Знакомые звуки, любимые. Вот я и вернулась, всё будет хорошо…
Солнце нырнуло в облако, выскочило наружу, стало ещё ярче! Волны оказались того же оттенка, что и моя капля. Я её переколола, чтобы солнце шло сквозь неё, искрило ещё сильнее. Жаль, что зеркальца нет посмотреть, но так тоже понятно – я как волна, во мне тоже солнце… Я будто прозрачная и плыву, качаюсь… Я опиралась о парапет и слегка подпрыгивала, ловила ветер лицом.
Ко мне вдруг подошёл пожилой мужчина, толстый, в чёрно-серой клетчатой рубашке… Встал у меня за спиной так, что я учуяла запах табака и лекарств. Я резко обернулась, он сразу же спросил:
– Сколько?
– Чего?
Что ему от меня надо? За кого он меня принял?
Он кивнул на капельку.
– Сколько?
Он хочет у меня значок купить? Вот ещё! Или это он совсем про другое? Я не знаю, как в этом мире посылают приставучих…
– Ничего не продаётся. Отстаньте от меня!
Мужчина пожал плечами.
– Тогда не свети как на витрине!
Я не поняла.
Хотела отойти, но мужчина сам отошёл. Тогда я решила выждать, когда он скроется, чтобы не мелькать у него перед глазами… На волны смотреть было теперь неинтересно. Я повернулась к заливу спиной… Разглядывала прохожих, особенно платья и туфли девушек… Мужчина в клетчатой рубашке сновал между людьми, заглядывал им в лица, спрашивал, что-то искал!
Надо идти домой к маме Толли, всё, насмотрелась, хватит с меня… Можно ещё по дороге в книгоубежище заглянуть, я давно хотела, но ни разу не получалось – когда я была с кем-то, никогда времени не было. Ну, вот сейчас попробую.
И тут я увидела Юру. Он шёл от павильона канатной дороги, видимо, с работы, он был в форме.
Юра направлялся прямо ко мне. Я двинулась ему навстречу, замахала. Он мне тоже. Мы улыбались… Но странный мужчина в клетчатом подошёл к Юре быстрее меня. Я услышала кусок их разговора. Странный торговался о чём-то.
– Ну давай за семьдесят?
– Смешно, – сказал Юра и не улыбнулся. – Сто