— Не стоит здесь болтаться. Пошли куда-нибудь.

«Что это с ней», — подумал он.

Они медленно шли по Роупвок, направляясь в сторону тихого, тускло освещенного района больниц и докторских домов. Пахло деревьями и кустами, за невысокой оградой парка угадывались очертания особняков, построенных в конце прошлого столетия фабрикантами — владельцами кружевного производства; сейчас они терялись во тьме, а впереди мерцали разноцветные огни сортировочной станции.

Бренда еще и рта не успела открыть, а Артур уже понял, что ее что-то гнетет. Что-то стряслось, сказал он себе, ощущая, как ее тревога густо и физически ощутимо обволакивает их обоих.

— Может, скажешь все же, что стряслось? — Он остановил ее и, увидев выглядывающую из-под пальто бледно-голубую кофту, начал застегивать ее: первая большая коричневая пуговица, вторая, третья, четвертая. — И воротник пальто подними, — велел он.

— Не суетись, — отмахнулась Бренда.

Он обнял ее и поцеловал.

— Все хорошо, Бренда, — сказал он, — ты мне так нравишься.

Она и впрямь выглядела на редкость миловидной, именно потому, как ни странно, что чего-то боялась. Она обмякла, и тишина, нарушаемая время от времени звуками города, только подчеркивала округлость ее раскрасневшегося лица.

— Так скажи все же, в чем дело, цыпленок.

Бренда снова напряглась и отвернулась.

— Все та же старая история, — заплакала она.

Он не понял. Она никогда и ничего не говорила ему прямо, словно не хотела растревожить рану. Может, надеялась, что окольные пути позволят не пробудить гнев распорядителей людских судеб, обладающих властью подтвердить тот факт, что все пошло не так, а может, и того хуже.

— Какая старая история? — требовательно спросил он. — У нас с тобой в последнее время было полно старых историй.

— Ну что ж, если так уж хочешь знать, я беременна, и это точно.

«Ну и что?» — чуть не спросил он. Пусть даже беременна, что с того? Ты ведь замужняя женщина, не так ли? Так в чем дело? Была бы юная девушка, тогда другое дело.

— И это ты во всем виноват, — сварливо продолжала она. — Никогда не предохраняешься, когда мы занимаемся этим. Тебе просто наплевать. А я всегда говорила, что когда-нибудь это случится.

— Ну конечно, я виноват, кто же еще, — съязвил Артур. — Я вообще во всем виноват. Это мне известно. — Замечательный пятничный вечер, ничего не скажешь! Впрочем, не было бы этого, было бы что-нибудь другое. — Только я что-то не вижу, чтобы ты располнела, — добавил он.

— Ты что, спятил? — огрызнулась Бренда. — Всему свое время.

— Тогда откуда ты знаешь? — Всегда остается возможность ошибки, того, что она сама не знает, о чем говорит. Надеяться надо до самого конца, говорил он себе, даже когда ты угодил в ад и внутренности твои уже пожирает пламя.

— Ты мне никогда не веришь, Артур, — заплакала она. — Наверное, поверишь, только когда ребенка увидишь. — Она остановилась у ограды. Дождь прошел, они вглядывались в отдаленные огни.

— И все же откуда ты знаешь? — настаивал он.

— Оттуда, что у меня задержка на двенадцать дней. А это значит, что сомневаться не в чем.

— Всегда есть в чем сомневаться.

— В этом случае — нет.

Он знал, что она права. Иначе рыдала бы, в истерике билась, а это значит — надеялась. А сейчас он слышал в ее голосе одну лишь покорность судьбе. За последние несколько дней надежда испарилась, и она смирилась с неизбежностью.

— Ладно, — вновь заговорил он, — делать-то что будем? — Она хочет, чтобы я чувствовал себя виноватым, но мне вовсе не кажется, что произошло нечто страшное. На все воля Божья, что на это, что на оспу, например. Да, наверное, мне следовало бы быть поосторожнее, но какая радость крутить любовь с замужней женщиной, если пользоваться резинкой? Это только все портит. Тут ему пришло кое-что в голову.

— А с чего ты взяла, что это мой? — грубо спросил он.

Она вырвала руку и оттолкнула его.

— Что? Не хочешь признать себя виноватым? Получил свое — и в кусты?

— Да какая там вина? Нет на мне никакой вины. Я просто спросил, почему ты решила, что это мой ребенок. Ведь может быть и иначе, так?

— Твой, твой, можешь не сомневаться. С Джеком у меня уже месяца два или даже больше не было так, как с тобой.

Это как сказать, подумал он. Никогда нельзя быть уверенным.

— Ладно, что будем делать?

— Я знаю одно — мне он не нужен, это я тебе точно могу сказать.

— А ты пробовала? Я хочу сказать, избавиться пробовала?

— Принимала пилюли, но без толку. Между прочим, они мне стоили тридцать пять шиллингов. Таких денег у меня не было, пришлось одолжиться у Эмлер, это моя старая приятельница по работе. А сама я на мели.

Он нащупал в кармане две смятые фунтовые банкноты и сунул ей в ладонь. Она оттолкнула деньги.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь.

Тем не менее Артур запустил руку ей в карман и оставил там деньги.

— Да, знаю, но все равно возьми, не помешает. — Он громко выругался — затем, чтобы она поняла, что он переживает вместе с ней, и еще чтобы нагнать на себя дурное настроение. Был вечер пятницы, что уже само по себе предполагало довольство жизнью, и нужно было какое-то очень большое несчастье или тонна динамита, чтобы взорвать это чувство.

— Что толку ругаться? — спросила она. — Лучше придумай что-нибудь.

— Так ты точно не хочешь? — с надеждой в голосе спросил он.

— Тебе бы мозги не мешало проверить. — Ее смех горьким эхом отозвался на пустынной дороге и покатился дальше, к темным окнам домов.

— Это я знаю, — кивнул он. — Много раз собирался к врачу, только в очередях стоять не нравится.

— В таком случае тебе, наверное, понравилось бы, если бы я родила от тебя? — усмехнулась Бренда. — То-то бы обрадовался бы. Но не бойся. Этого не будет. Если хочешь детей, найди себе кого-нибудь еще. А у меня и так двое есть.

— В таком случае что изменится, если будет еще один? — возразил он. — Разве не так, цыпленок? — Он взял ее руку и сжал локоть. Случайный порыв ветра бросил ей на ногу пачку сигарет, и она отшвырнула ее в канаву.

— Нет, ты точно чокнулся, — сказала она. — Ты хоть себе представляешь, что значит родить ребенка? Девять месяцев пьешь всякую дрянь. Груди становятся большими, потом вся раздуваешься. Дальше в один прекрасный день орешь как резаная, и вот он — ребенок. Но все это еще куда ни шло. Ничего страшного. Главное начинается после — каждую минуту надо смотреть за ним. И так пятнадцать лет. Попробуй сам как-нибудь.

— Без меня, — мрачно бросил он. — Что ж, если ты так на это смотришь…

— А ты чего ждал?