Берт был приземист, голубоглаз, несдержан — настоящий сын своего отца. Он понимал, что опасность — это опасность и ничего хорошего в ней нет, но бросался в бой очертя голову и дрался до конца, пока единственное, что еще можно было разглядеть в свалке, были его курчавые светлые волосы. Этому его научили исправительные колонии и Борстал. Его братья, уходя от полиции, выказывали храбрость едва ли не большую, чем если бы их гнали винтовками и штыками на передовую. Но Берт был почему-то похож на Додо больше других и из армии сбежать никогда не пытался. Более того, он сбавил себе год, и в семнадцать лет его бросили в последнее наступление на Рейне, и он вернулся из этой мясорубки целее, чем его братья, служившие в доблестных рядах дезертиров. Берт, говорила Ада, — вылитый отец, потому она его так и любила. А еще за смышленость и чувствительность — это уж он унаследовал от матери. Берт так и не дал Ральфу заменить в доме Додо. Додо был тяжел на руку и не терпел возражений — настоящий диктатор, а теперь на прочном троне восседала Ада, а Ральф — у подножия, принц-консорт, которого Берт, лорд-протектор, всегда грозил вздуть, стоило тому повысить на жену голос.

Они молча спустились по мосту, пересекли Замковый бульвар, миновали «Вулворт» с затемненными витринами и свернули в переулок, направляясь в захолустный паб за первой на сегодняшний вечер пинтой. «Может, попробуем снять телок?» — предложил Берт, но поскольку в этом районе ничего интересного не оказалось, они неторопливо проследовали дальше, пока не добрались до Ноттингем-Роуз. Тут им вроде бы повезло больше, но две симпатичные бойкие девицы, сидевшие с ними до закрытия паба и заставившие их раскошелиться на тридцать шиллингов, в последний момент продинамили и вскочили в автобус. Вот и побрели Артур с Бертом через оживленную Слэб-сквер, а потом вниз, в сторону дома.

Вместе с сыростью от канала навалилась тоска, и Артур задумался о бедах Бренды, которые, казалось, давили на него сейчас сильнее, чем прежде.

— Что ж, — сказал Берт, — пошли домой, поужинаем. Думаю, мама приготовила нам мясо.

Лучше не придумаешь, решил Артур. Улицы почти опустели. Продребезжал, направляясь в депо, припозднившийся автобус — все освещение включено, на задних сиденьях съежились кондукторы, судя по виду, уставшие до смерти.

— Еще раз встречу этих двух шлюшек, — Берт нащупал в недрах кармана пальто чинарик и чиркнул спичкой, — голову сверну. — Они сошли с тротуара и пересекли мощеную дорогу.

— Все, что им нужно, — эль, — отозвался Артур. — Но, с другой стороны, чего от них ждать? Когда снимаешь телку в пабе, это всегда большой риск. Может, даст, а может, и не даст.

Берт проворчал, что им бы только ободрать парня как липку, но к Артуру вернулись его тревоги, и, проходя мимо биржи труда, он испытал вдруг пьяное желание лечь в стоявшее у стены корыто с водой для лошадей и утопиться в нем. Он рассмеялся: слишком мелко, да и холодно. К тому же разве Ада не дала ему хороший совет? Он от души надеялся, что совет действительно хорош и все сработает как надо. В витрине спортивного магазина тускло мерцали новейшие образцы велосипедов, между которыми смутно угадывалась картонная фигура склонившегося в придворном поклоне сэра Уолтера Рэли. Берт, чувства которого были сильно обострены незадавшимся вечером, остановился и повернулся, привлеченный чем-то лежащим на земле: какой-то запах, слабые звуки, интуитивное ощущение того, что на каменном полу в дверном проеме что-то шевелится. Артур, которому хотелось как можно быстрее добраться до холодного мяса, нетерпеливо спросил, в чем дело. Берт забыл про шлюх-пиявок.

— Какой-то бедолага надрался, — сказал он, наклоняясь над распростертым телом. — Пьян в доску, — ухмыльнулся он. — И несет, как из помойки.

Артур пнул тело каблуком, Берт велел пьяному подняться.

— Нельзя так валяться. Простудишься и сдохнешь. — Артур, проявляя больше интереса к происходящему, чем вначале, отметил, что голова у лежащего не покрыта, одежда старая и потертая на локтях. Несмотря на холод, пальто на нем не было; брюки из-за позы, в которой он лежал, задрались до лодыжек и обнажили ноги — в ботинках, но без носков. Лет пятьдесят, прикинул Артур.

— Надо его поднять, — сказал Берт, но оторвать от земли удалось только плечи и голову. Мужчина бубнил что-то, но не вставал.

— Эй, приятель, поднимайся, а то копы сцапают.

Мужчина снова заворчал, глаза его закатились, словно в попытке исторгнуть выпитое — должно быть, не меньше пятнадцати пинт. Внезапно по всему его телу, с головы до пят, пробежала судорога, мужчина предпринял отчаянную попытку подняться, но с тяжелым вздохом откинулся назад. Артур обвел взглядом дорогу, убеждаясь, что полиции поблизости нет.

— Если мы его не поднимем, проснется в камере, и штраф как пить дать влепят. У нас сейчас мэром Рэнклинг, а это тот еще гад.

Берт принялся трясти мужчину до тех пор, пока тот не издал горлом булькающий звук и не открыл глаза.

— Эй, приятель, где твоя хата? Живешь, спрашиваю, где?

Мужчина медленно сложился, как перочинный нож, и перекатился на бок. Берт подсунул ему кулаки под мышки, сильно надавил на ребра и держал так до тех пор, пока он не встал на ноги. При свете уличного фонаря стало видно, что у него заплыли оба глаза. Берт сказал, что вид такой, будто его порядочно избили. Оба крепко взяли мужчину под локти и повели по дороге к мосту. У следующего фонаря Артур остановился и прокричал ему прямо в ухо:

— Приятель, живешь-то где? Наверное, надо его домой отвести. — Он повернулся к Берту.

Губы у мужчины распухли от выпитого и почти не шевелились, ничего членораздельного он сказать не мог. Наконец губы все же разомкнулись. Он поднял руку, она тут же бессильно упала. Берт с Артуром разобрали название улицы, но не дома. Будь глаза у него открыты, губы могли бы сложиться в подобие улыбки. По-прежнему удерживая мужчину под руки, они продолжали свой путь, а когда, решив, что он способен передвигаться самостоятельно, попробовали отпустить, тот рухнул на мостовую, и им стоило немалых трудов вновь его поднять. Берт болтал с ним, будто он вовсе и не был пьян, спрашивал, как прошел вечер, много ли он выпил. Сам Берт представился Миком, нового приятеля называл Пэдди и любопытствовал, из какой он части Ирландии, приходилось ли ему прикасаться губами к Камню красноречия[8] и работать в дублинской пивоварне Гиннеса.

Мужчина жил на длинной прямой улице, ведущей от железнодорожного вокзала к мосту. Артур еще раз протрубил ему в ухо в надежде узнать все же номер нужного дома, но ответа не дождался.

— Все ясно, — сказал Берт. — Как-то раз, когда мама не пустила Додо домой, он переночевал в какой-то ночлежке. На этой улице вроде есть что-то похожее. — Мужчина висел на них мертвым грузом, его башмаки просто бессильно волочились по мостовой. Когда они приблизились к целой цепочке домов-пансионатов, Берт ткнул его в бок: