РедРиверРевел: Как школа? Ты вела себя хорошо?

ЗовитеМеняФруФру: Никогда :)

РедРиверРевел: Тогда я должен перекинуть тебя через колено и преподать тебе урок

ЗовитеМеняФруФру: Оооо давай же

РедРиверРевел: Я же велел тебе вести себя прилично

ЗовитеМеняФруФру: Преподай мне урок, а то вдруг кто-то еще перекинет меня через колено

РедРиверРевел печатает… появилось, пропало.

Молчание, которое длилось часами, иногда днями, а затем…

РедРиверРевел: Я не буду отвечать, когда ты так плохо себя ведешь. Будь хорошей девочкой.

ЗовитеМеняФруФру: Ладно, но скажи мне правду. Ты фантазируешь обо мне?

РедРиверРевел: Я не буду отвечать на этот вопрос.

РедРиверРевел: Но если б не разница в возрасте, я бы позвал тебя на свидание

Нежность последнего предложения поразила меня. Я не ожидала этого, не предполагала такой возможности, и так шли месяцы – мы отправляли друг другу ссылки на ледяные отели, отели на деревьях и отели под водой, обещая друг другу отправиться туда вместе; мы говорили о наших семьях, о нашем будущем и наших мечтах. Моя мечта казалась далекой, а его уже осуществилась. Вскоре мы начали созваниваться.

– Я не нуждаюсь в популярности, – сказал он. – Хотя какая популярность может быть в джазе? Никто больше не слушает его, а я просто хочу, чтобы люди, которых я уважаю и которыми восхищаюсь, испытывали ко мне те же чувства, и тогда я буду счастлив.

– Я тоже. – В течение нескольких месяцев мне приходилось прятаться под одеялом, когда родители думали, что я давно сплю, чтобы послушать его истории о музыкантах, с которыми он играл, и о международных концертах, где он бывал.

За пару недель до того, как мне исполнилось семнадцать, Адам выложил пост на «Фейсбуке», что его следующий концерт пройдет в Нью-Йорке. Это было в «Блю Ноут», куда пускали посетителей любого возраста, и я написала ему, что приду. Родителям я сказала, что еду к своей подруге Рейчел, а затем села на метро до центра. Я сидела в задней части зала, за столиками для тех, кому меньше двадцати одного, одетая в черную кожаную мини-юбку, красный свитер с V-образным вырезом и сапоги до бедер. Я пришла накрашенной – тушь, подводка для глаз, бордовая помада – и потягивала диетическую колу через соломинку. Во время выступления Адам склонил левое ухо к тарелкам, как будто прислушиваясь к их шепоту, и все мое тело гудело, гудело и не переставало гудеть. После я задержалась, притворяясь, будто пишу СМС, пока Адам прощался с коллегами и обнимал знакомых, пришедших на концерт. Когда почти все покинули зал, он подошел ко мне. Я не помню подробностей, ничего особенного, просто светская беседа, благодарность за то, что я пришла. Что я точно помню, так это его взгляд – одновременно изумленный, довольный и голодный, – когда Адам взял меня за руку. Помню, как он держал ее. Наше второе в жизни прикосновение.

Затем он убрал руку и сказал что-то насчет билета на автобус, который надо купить прямо сейчас, чтобы вернуться домой. В Бостон.

– Ты можешь остаться со мной, – услышала я собственный голос. – Уже так поздно.

Я тут же вспомнила о бабушкином доме, расположенном всего в трех кварталах отсюда. Ключ от квартиры на четвертом этаже я всегда носила с собой; бабушка совсем недавно вручила его мне в конверте. «Второму владельцу кабинета для писателей», – гласила записка внутри. Она словно бы передала мне эстафетную палочку. С каждым годом бабушка использовала помещение все реже и реже – в здании не было лифта, и ее восьмидесятитрехлетнее тело уже не могло выдержать подъемов по трем крутым лестничным пролетам.

Помню, как Адам рассмеялся:

– Ты разве не с семьей живешь?

Я старалась выглядеть и вести себя старше, но, очевидно, для него я все еще была подростком под родительским крылом. Нахмурившись, я сказала:

– Сегодня я ночую не дома.

И Адам последовал за мной. Мы шли бок о бок, наши руки периодически соприкасались; все мое тело было наэлектризовано. «Переночую у Рейчел», – написала я маме из ванной после нашего прихода.

– А тут неплохо, – заметил Адам, стоя посреди кабинета. Здесь не было кровати, только диван, письменный стол и прочный деревянный стул. Второй комнатой была просторная кухня, которой бабушка пользовалась только для того, чтобы приготовить чай и тосты. – Что это за место? Кто здесь живет?

– Это просто… офис. Для меня и моей бабушки. Чтобы писать.

На самом деле я ни разу не пользовалась ключом, потому что боялась, что не напишу ни строчки, когда приеду. Я бы не смогла простить себе, что проехала на метро до самого центра только затем, чтобы сидеть и пялиться в стену.

– Везет. – Адам указал на диван, а затем подвел меня к нему за локоть. – Наклонись.

Я покачнулась.

– Что?

– Что слышала. Перегнись через подлокотник. Попой вверх. Я говорил, что отшлепаю тебя, если ты будешь плохо себя вести, а ты вела себя очень плохо. Ты наговорила много, – он стянул мою юбку вниз, – дерзостей.

Мой нос, рот и подбородок оказались вдавлены в затхлую диванную подушку. Я почти не могла дышать и дрожала то ли от страха, то ли от возбуждения.

Я услышала, как он расстегнул ремень. У нас будет секс? Хочу ли я…

Сначала я почувствовала прикосновение пряжки к заднице. Он с силой надавил, как будто пытаясь поставить клеймо, а затем просунул палец, играя с клитором. Я, извиваясь, застонала в подушку, и он убрал палец.

– Ты была очень, очень непослушной, – отчеканил Адам. – Я остановлюсь, когда ты усвоишь урок. Просто скажи мне, когда.

Я не могла поверить, что это был тот же самый человек, с которым я месяцами говорила по телефону об отелях на деревьях, музыке и книгах, о наших семьях и нашем будущем. Я не знала, какие роли мы должны играть. Я хотела этого или чего-то подобного, но с каких пор Адам решил, что он тоже этого хочет?

Шлепок ремня по заднице, затем ладонь, затем опять ремень. Он чередовал удары пять-шесть раз, и кожа начала ныть и пульсировать, но я не просила его остановиться, я испытывала нас обоих.

После десятого удара я сказала, что усвоила урок. Задыхаясь, прижалась спиной к его груди, а Адам снова положил руку между моих ног и с улыбкой произнес:

– Хорошая, хорошая девочка.

Думаю, мне это понравилось. Когда он отшлепал меня вот так. Когда я услышала, как Адам произносит мое имя своим глубоким голосом. Ты