нас были невозвратные билеты, но в любом случае мы с нетерпением ждали этой поездки, чтобы наконец-то, спустя несколько месяцев, воссоединиться с семьей. Кроме того, я хотела позагорать на солнце, увидеть Тихий океан, выложить классные фотографии на «Фейсбук» и, возможно, заставить Адама слегка – или сильно – скучать по мне.

Через несколько часов, когда я отошла от наркоза, мне сообщили, что у меня больше нет яичников. Затем меня выписали, и я смогла вернуться домой с меньшим количеством органов, а позже тем же вечером, из-за моей внезапной неспособности наклониться или использовать какие-либо мышцы живота, к нам пришла Рейчел и, бодро опустившись на колени на полу в ванной, намазала кремом для бритья мои бедра и икры и принялась орудовать бритвой, чтобы я приехала в Калифорнию гладкой, шелковистой и готовой к пляжу. (Я любила Рейчел по многим причинам, но в тот день я убедилась, что и она любит меня. Сейчас она живет в Вашингтоне, мы не общаемся, но не потому, что поссорились, просто так сложилось.) В аэропорт я надела струящееся платье длиной до колена; это был единственный предмет одежды, который я могла надеть сама. Пока мамы не было рядом и она не могла помочь мне одеться, я была вынуждена отказаться даже от нижнего белья. (К сведению, не советую так делать во время национальных перелетов.) Я не могла ходить после операции, и отец устроил так, что меня возили по терминалу аэропорта в инвалидном кресле; в самолете я постоянно роняла вещи и просила симпатичного парня рядом со мной их поднять. Я рассказала ему об операции, чтобы он не думал, будто я лентяйка. Мне также постоянно приходилось принимать «перкосет»[18].

После приземления я отправила Адаму фотографию пальмы, а затем оставила бессвязное голосовое сообщение:

«Ты не поверишь, но вчера мне ни с того ни с сего сделали операцию, потому что у меня очень сильно болел живот, и теперь у меня больше нет яичников, ну разве это не безумие, а еще я в Калифорнии, ладно, хорошо, скоро поговорим, перезвони мне».

– Звучит очень страшно, – заявил он, перезвонив мне двадцать четыре часа спустя. – Но я рад, что с тобой все в порядке. Как проходит период восстановления?

Я в порядке?

– Швы на животе рассосутся через шесть недель.

Дни в Калифорнии шли. Ноа был звездой, в «Лос-Анджелес таймс» даже написали, что на сцене «от него глаз не оторвать». И хотя я не могла нормально ходить, плавать, ездить на велосипеде, наклоняться, чтобы надеть собственные туфли, и вообще делать все, что я надеялась делать в этом солнечном штате, я хотя бы немного загорела, лежа у моря, и пропустила несколько дней в школе. Могло быть и хуже, – повторяла я себе всякий раз, когда встречала очередной обеспокоенный взгляд матери или ее просьбу «проработать эту травму с психологом». Все могло быть гораздо хуже.

Но, несмотря на все мои сопротивления любой надвигающейся панике, она все равно часто подкрадывалась ко мне: мои возможности сузились, я лишилась чего-то, что еще не могла полностью осознать. Опыт, который большинство женщин считают само собой разумеющимся – биологическое материнство, естественное функционирование организма, – вдруг оказался недоступным для меня.

Поэтому я продолжала сопротивляться.

Вскоре мы все вернулись в нашу квартиру в Верхнем Вест-Сайде, и поскольку я внезапно стала восемнадцатилетней девушкой с менопаузой, то начала заместительную гормональную терапию (эстроген и прогестин, скоро я привыкла к этому) и написала эссе для поступления в колледж об операции, о первой трагедии в моей жизни, потревожившей волшебное неведение. По словам моей бабушки, это было прекрасное эссе – вдумчивое и живое. «Я так горжусь тобой», – сказала она мне тогда.

Ровно через шесть недель мои швы рассосались, и…

РедРиверРевел: Привет, у меня еще один концерт в Нью-Йорке в следующую среду. Могу переночевать у тебя? Если нет, ничего страшного, но я бы очень хотел тебя увидеть.

ЗовитеМеняФруФру: Да, конечно, приезжай!!! ;)

«Ночую у Рейчел, – соврала опять я родителям, стараясь не выдать своей эйфории. – Готовим проект по истории и успеем закончить, только если всю ночь просидим».

Мои родители знали, должны были понимать, что здесь замешан парень. Но они и подумать не могли, что это тот парень, скорее мужчина, и поэтому они продолжали делать вид, будто верят моей байке про Рейчел, и просили быть осторожнее, когда я уходила из дома.

Адам поднял чемодан по лестнице, сделал несколько телефонных звонков и снова ушел. Никаких поцелуев.

Я смотрела фильм «Перед рассветом» и расплакалась, когда на экране взошло солнце.

Адам вернулся около половины четвертого, когда я почти бредила от усталости, провел пальцем по шраму внутри моего пупка со странным благоговением, которое должно было что-то значить, и уснул, повернувшись ко мне спиной. Больше никаких прикосновений, ничего значимого.

Около девяти утра – я уже опаздывала в школу – Адам скатился с надувного матраса, быстро оделся, сварил кофе, пролистал телефон и сказал, что ему нужно успеть на автобус.

Я недоуменно уставилась на него.

– Я думала, что нравлюсь тебе. – Я ненавидело то, как это прозвучало. – Я думала, это что-то значит. Почему ты не прикоснулся ко мне, ты же говорил, что хочешь переспать со мной! Ты сказал…

– Прости, – извинился Адам спокойно. – За то, что дал тебе ложные надежды. Я увлекся. Ты мне нравишься, разумеется, нравишься, но ты… ну, знаешь, этого не должно случиться. Это кажется… неправильным. Как будто я пользуюсь тобой или что-то в этом роде.

– Но это не так! – Я практически кричала. – Я пригласила тебя сюда, подготовилась…

– Эй, эй, успокойся, ладно? Успокойся. Я хочу быть друзьями. Почему мы не можем быть просто друзьями? Нам ведь нравится общаться, так что…

– Парень в двадцать девять лет хочет дружить с восемнадцатилеткой? – бросила я. – Да я просто чертовски очаровательна.

Он рассмеялся.

– Конечно, ты очаровательна. Я просто не представлял, что это может перерасти в настоящие отношения. – Тут Адам бросил мне последнюю подачку. – По крайней мере, не сейчас. Учитывая обстоятельства.

Обстоятельства.

Я вдруг осознала, что предоставила ему бесплатное жилье в Нью-Йорке. Доброжелательная, любезная хозяйка, влюбленная в своего гостя. Он действительно нуждался во мне, но совершенно по другой причине.

Поэтому я заблокировала Адама в мессенджере и телефоне и поступила в университет в Колорадо восемь месяцев спустя. «Я ухожу, – говорила я этим, – я не твоя. Меня не так легко контролировать».

В конце первого курса в грязной уборной, напившись во время очередной студенческой вечеринки, я отправила Адаму запрос на