Возможно, что нежелание Конрада разрушать структуру герцогств, было связано с поддержкой его средним и мелкопоместным дворянством. Ему было известно, что вассалы Эрнста Швабского отказались встать на сторону сеньора в мятеже, «так как, говорили они, именно король гарантирует нам нашу свободу, которую мы бы потеряли, предав его». Также император признал право наследовать вотчины, что заметно ускорило установление феодального устройства. В этом отношении меры, которые он принял в Италии, имели первостепенное значение. Положение подданных вассалов, вальвассоров было там ужасным; их сеньоры, «капитаны», и епископы могли у них забрать их вотчины и зачастую так и поступали. Мелкие вассалы Милана восстали против архиепископа Ариберта, оставили город и в 1035 г. доказали свое военное превосходство благодаря своему сюзерену. Конрад понял, что этот конфликт опасно ослабил бы военных, на которых опиралась его итальянская политика. Он переходит Альпы, чтобы восстановить мир, без сомнения, верно решив прийти на помощь более многочисленному войску мятежников. Все произошло не так, как он рассчитывал, так как итальянские города, намного более густонаселенные и активные, чем города по ту сторону гор, удивили императора размахом и силой сопротивления, организованного Арибертом при поддержке графа Шампанского. В конечном счете в 1036 г. Конрад победил миланцев, строго наказал прелатов, состоявших в заговоре против него, а затем издал Конституцию феодалов, гарантировавшую мелким вассалам владение их вотчинами и защиту от чрезмерных требований их сеньоров. С большей настойчивостью, чем в Германии, император превращал нижние слои феодального общества в своих союзников. Он также принял меры предосторожности, чтобы усилить связи Германии с Италией; браки соединили немецкие семейства с итальянскими. Прелаты, пользовавшиеся доверием Конрада, заняли резиденции в городах, обладавших большим стратегическим значением, как, например, Равенна, где архиепископом стал Гебхард Айштаттский.

Вернемся на север Альп. Конрад не пытался расширить свои владения на восток, он довольствовался защитой своих границ от венгров, клятвой верности от герцога Богемского и походом против лютичей. Напротив, он вел активные действия по приобретению Бургундии после смерти короля Рудольфа, утверждая, что обещание, данное покойным, касается его в той же мере, что и Генриха II, которому оно было дано. Тут были задеты интересы королевства, а не только короля. Он опередил своих конкурентов, вдову Рудольфа и Эдда де Блуа, и заставил своих сторонников избрать его в Пайерне (2 февраля 1033 г.). Отныне империя состояла из трех королевств, Восточной Франкии, которую в некоторых источниках начали называть Германским (Тевтонским) королевством, Бургундии и Ломбардии. Большая часть перевалов, позволявших преодолеть Альпы, сосредоточилась в руках императора, который теперь возглавил самое мощное территориальное образование христианского мира.

Конрад умер в Утрехте 4 июня 1039 г. Он возвращался из Италии, где находился из-за ситуации в ломбардских герцогствах, подвергшихся нападению нормандцев. Его армию охватила эпидемия, вызванная жарой. Естественно, не пощадила она и ее предводителя, который едва успел добраться домой, чтобы там умереть. Ему не было еще и пятидесяти, но за семнадцать лет своего правления он значительно укрепил мощь и расширил границы империи, оставив своему сыну прекрасное наследство.

Приход Генриха III к власти не встретил противоречий. В возрасте двадцати одного года он располагал уже достаточно богатым опытом, поскольку, будучи еще совсем маленьким, он сопровождал своего отца в многочисленных походах. Даже после смерти своего предшественника Генрих обращался к его примеру. Он перечитывал «Gesta Cuonradi», написанные Випо, капелланом умершего императора, дабы эта история служила «зеркалом для принца». Но не достаточно иметь перед глазами примеры, чтобы уметь следовать им. Генрих совсем не походил на Конрада. В нем не было той жизненной силы, ни крепости, не лишенной, впрочем, некоторой грубости. Воспитание лишь усилило свойства его чувствительной натуры. Прелаты, которые его обучали, не побоялись развить в нем врожденную склонность к размышлениям. Книги, музыка, архитектура привлекали его внимание намного больше, чем того бы хотелось Конраду, для которого искусства представляли интерес лишь в той мере, насколько были ему выгодны как монарху. Чрезмерная серьезность Генриха побуждала его ставить перед собой столь высокие задачи, что он рисковал впасть в идеализм и упустить из виду безжалостные законы политической реальности. В данном случае риск отклонения такого рода был особенно серьезен: для Генриха император был помазанником Божьим, наместником Бога на земле. Поэтому он должен был строго придерживаться его заветов. Было бы недопустимо, если бы этими законами пренебрегал тот, чья миссия заключалась в требовании от всех уважения к Богу и чья власть сводилась лишь к исполнению этой задачи. Но религия, высшим представителем которой был правитель, в то же время была Евангельским учением, а значит, была сопряжена с самозабвением, милосердием и всепрощением. Как сочетать строгость и милость? Генрих III прибегал к ним попеременно. Порой он был несгибаемо строгий, а порой преисполненный великодушия. Одних он заставал врасплох своими неожиданными решениями, других выводил из себя, провоцируя их жестокость. Его веления были порой столь противоречивы, что сводили на нет эффективность его действий. В жизни Конрада вера не заслоняла собой власть и не мешала ему быть правителем государства. Генрих же был правителем лишь в той мере, в какой нуждалась его вера. Если Конрад не считал зазорным в интересах королевства продавать церковные должности, Генрих не позволял себе подобных компромиссов. Его забота о чистоте Церкви была тем сильнее, что в те времена Церковь переживала реформу, а князья и прелаты более настойчиво, чем простые священники и прихожане, призывали «жить как апостолы», в бедности и благородстве по примеру первых христиан. Это евангелическое пламя охватило Генриха, и он уподобился Оттону III, имевшему дар совершать поступки, придававшие его убеждениям поразительную экспрессию. Остановимся здесь лишь на двух примерах. После победы, одержанной над венграми в 1044 г., во время благодарственного молебна (и покаяния, поскольку он считал обращение лучшим способом возблагодарить Бога) Генрих, одетый в власяницу, первым падал ниц пред Святым Крестом. За год до этого во время свадьбы с Агнессой де Пуату, старавшейся укрепить связь ее супруга с монашеским миром, а особенно с Клюни, молодая пара выставила за дверь жонглеров и музыкантов. Такая строгость была присуща только монахам. Она не нравилась двору и людям, которые несли убытки во время их поездок по стране, что отнюдь не способствовало популярности правителя и его жены. Аскетический образ жизни, без сомнения, был полезен для духовного развития представителей королевских кровей, но требовать от беззаботных придворных духовного совершенствования было политической ошибкой. Искусство управления плохо сочеталось с безграничным идеализмом. Добрая воля может не принести своих плодов, если не уметь ею ловко управлять. Также непримиримая серьезность Генриха III заставила его совершать ошибки, некоторые из которых имели тяжелые последствия. Если он и обладал некоторыми навыками управления, унаследованными от предшественников, он их исказил, чересчур затягивая пружины власти либо ослабляя их, дабы проявить свое милосердие там, где нужна была строгость.