Соглашаясь на переговоры, румынская сторона формулировала для себя двуединую задачу: решение вопроса о принадлежности Бессарабии Румынии и возвращение национальных сокровищ. Это подтверждают и установки А. Вайды-Воевода, переданные румынскому представителю Чиотори 25 февраля: «Требуйте публичного предложения [мира] и спасите ценности. Постарайтесь организовать репатриацию пленных. Главное – добиться публичного предложения мира как можно скорее»[155]. Ясно, что, настаивая на скорейшем мире, румыны, в первую очередь, рассчитывали «узаконить» фактическое положение Бессарабии в составе Румынии, придать статусу края правовое обоснование и законную силу. 5 марта Вайда-Воевод вновь дал указание Чиотори, чтобы он добивался от советской стороны признания того, что Бессарабия принадлежит Румынии и национальные ценности последней должны быть возвращены полностью. Судя по документам, румынский дипломат старательно выполнял полученное указание. 7 марта он сообщил в Бухарест, что в очередной беседе Литвинов признал в качестве основных пунктов повестки дня будущих переговоров «вопрос о Бессарабии и о ценностях».

При этом «он повторил, что ценности находятся в целости и сохранности»[156].

Советская сторона, как следует из приведенной выше радиограммы Чичерина Раковскому от 4 марта, ясно понимала, с чем столкнется на переговорах: «бессарабский вопрос» и судьба румынских ценностей сплелись в тугой узел. Следовало думать о контраргументах, и таковыми могли стать захваченное румынами российское имущество, в первую очередь военное, и взаиморасчеты за долги, накопившиеся между двумя странами за годы Первой мировой войны, с явным перевесом в пользу России.

Настаивая на участии Советской Украины в переговорах, советская сторона предложила провести их в Харькове, месторасположение которого, как отмечалось в советской ноте, «благоприятно для того, чтобы облегчить непосредственные и непрерывные сношения со всеми правительствами всех трёх государств». Румыны отказались, предложив, в свою очередь, в качестве альтернативы польскую столицу. Но теперь уже возражала советская сторона. Чичерин 17 марта 1920 г. уведомил румынское правительство, что РСФСР не может вести переговоры в Варшаве в силу военных действий с Польшей, и вновь предложил Харьков. Обсуждение «оргвопроса» явно затягивалось. Внимание Бухареста было направлено на советско-польские дела с намерением извлечь для себя пользу.

Польша продолжала оставаться наиболее опасным очагом напряжённости[157]. Франция, как уже отмечалось выше, поддерживая все антибольшевистские силы, подталкивала Румынию к союзу с Варшавой. Оценивая позицию Франции и в целом стран Антанты, нарком иностранных дел Г.В. Чичерин в июне 1920 г. писал Л.Д. Троцкому: «…Мы вполне верим многочисленным сообщениям о присутствии в Румынии французских офицеров и указаниям на попытки Франции, а, может быть, и вообще Антанты, втянуть в войну Румынию. Последние сведения из румынской печати сходятся, однако, на том, что Румыния не идёт по этому пути»[158]. Нажим на Румынию западных стран признавал и Л.Д. Троцкий. Видимо, с целью парировать его Троцкий в записке, направленной в Политбюро ЦК РКП(б) 19 июня 1920 г., предложил вновь инициировать переговоры с Румынией, но Политбюро посчитало предложение мира Румынии несвоевременным[159]. Троцкий, однако, продолжал настаивать на своем предложении. 24 июня 1920 г. в телеграмме членам Политбюро ЦК РКП(б) он писал: «Снова возобновляю своё предложение об открытом мирном обращении к Румынии. Поскольку Антанта теперь нажимает на Румынию с целью интервенции, нажим станет для неё труднее после нашего предложения Румынии. Наше обращение ни в коем случае не может быть истолковано или понято как признание слабости. Факт мирного обращения во время крупных военных успехов[160] усилит позицию наших друзей во всех странах…»[161].

Таким образом, вопрос о мирных переговорах с Румынией приобрел для советского руководства первостепенное значение. Но за этим вопросом, как нитка за иголкой, тянулись два других – о Бессарабии и «румынском золоте». Добиваясь начала переговоров, советская сторона была готова, уступая румынам, декларировать свое намерение обсудить государственную принадлежность Бессарабии и судьбу «румынского золота, т. е. наиболее острые и болезненные для Бухареста вопросы.

Решение о возобновлении переговоров с Румынией было принято 5–7 августа сначала пленумом ЦК РКП(б), а затем советским правительством в условиях, когда Красная Армия начала наступление на Варшаву. Румынское правительство согласилось на переговоры, но с существенными оговорками. 10 августа министр иностранных дел Румынии Таке Ионеску сообщил Чичерину, что Румыния получила приглашение английского правительства принять участие в конференции в Лондоне, на которой будут обсуждаться условия мира между Россией и окраинными государствами. Поэтому Румыния хотела бы продолжить разговор о заключении мира на лондонской конференции[162]. По сути, прикрываясь лондонской встречей, Румыния отказывалась вести мирные переговоры. Однако, как следует из документов, Чичерин с самого начала предполагал, что конференция, намеченная в Лондоне, не состоится. Поэтому нарком отклонил это предложение румынской стороны, подчеркнув, что советское правительство считает «единственным путём к миру» непосредственные, прямые переговоры между Советской Россией и Румынией[163].

16 августа 1920 г. началось контрнаступление поляков под Варшавой, в результате которого армия М.Н. Тухачевского потерпела сокрушительное поражение. Румынской общественностью «чудо на Висле» было встречено с энтузиазмом как доказательство «заката большевизма»[164].