Мне повезло, я часто видел жизнь морских созданий и узнавал их тайны. Когда наблюдение за морскими глубинами открывает нам такие истории, какое же счастье знакомиться с ними. Бывает, что источником подобных сведений становятся продукты из магазина или блюдо, приготовленное вдали от моря, но знакомиться с ними все равно интересно. Когда хочешь разобраться с происхождением какого-то продукта и выяснить что-нибудь о живом существе, часть которого видишь в лотке, когда пытаешься представить, откуда это существо и какую жизнь оно вело в море, ты уже начинаешь восстанавливать разорванную связь с природой и свое место в пищевой цепи. Приходит понимание того, какую роль ты в ней играешь, и неизбежно появляется уважение к природе.

Существует такое вполне естественное удовольствие, как восстановление своего места в экосистеме. Сбор морских ежей или ракушек заново пробуждает первобытные инстинкты, следовать которым нам велит наш мозг. Это простая радость ребенка, ищущего пасхальные яйца. Или подростка, который ловит покемонов. Эта радость возвращает нас в изначальные рамки, в те далекие времена, когда ее испытывали наши предки: она снова проявляется в сфере пищевой цепи. И тогда наш природный инстинкт диктует нам здравое поведение: мы ограничиваем количество того, что берем у природы, бережем ее ресурсы, сохраняем в тайне счастливое место рыбалки, чтобы в любой момент на него вернуться и продолжать им пользоваться. В противоположность магазину, который подталкивает нас покупать больше и больше, природа призывает нас к самоограничению. И мы начинаем ее защищать, осознав свое место в экосистеме и роль, которую мы в ней играем.

Мне было сложно отыскать эти корни: им трудно пробиться сквозь асфальт больших городов. Когда ты заперт среди улиц и стен, где еще, кроме как в повествованиях, которые доносятся до тебя издалека, можно уловить нашу связь с другими живыми существами? Я хотел узнать и пересказать истории океана, чтобы разделить со всеми любовь к нему, но город, место, где человек отчужден от самого себя, постоянно отдалял меня от этих историй. В городе земля не видна, разве что когда ведутся ремонтные работы. В городе не видно небо, разве что в просветах между домами. В городе мы не ходим – нас всасывает поток транспортных средств, и с людьми мы говорим на расстоянии, посредством разных волн.

Мы теряем даже наше место в пространстве. Единственное чувство, которое у нас остается, – это чувство времени, но и время мы теперь нередко воспринимаем только как источник стресса.

Когда я был маленьким, я часто думал о путешествии воды. Я представлял себе, как она вытекает из слива умывальника, и мысленно воспроизводил проход капель по тобоггану труб, их бег к океану. Вода как будто удирала через умывальник.

Я говорил себе, что если опущу веревочку в раковину, она, глядишь, сможет добраться до океана, ну или хотя бы до реки. И я воображал – словно эскимос, делающий прорубь во льду, – как выловлю сокровища или рыб из дальних краев. Главное, чтобы они были достаточно узкими и вписались в трубы. Моя волшебная рыбалка стоила моим родителям немало мотков веревки.

Мне понадобились годы, чтобы, живя в суматохе города, найти способ вернуть свое место в природе. Суметь услышать истории рыб, несмотря на уличный шум. Мне даже в голову не приходило, насколько природа близка ко мне на самом деле. Я и не подозревал, какие удивительные открытия сделаю всего в нескольких метрах от своей квартиры и с какими невероятными экземплярами встречусь под асфальтированными тротуарами.

Открываем дверь в подземный Париж. – Чешуйчатые парижане из Сены и каналов. – Мечта шведского угря о Карибских островах дарит ему бессмертие

– Дай-ка мне твой рентгеновский снимок.

Непослушными от холода пальцами я извлек из чехла ламинированную пленку. Рука в перчатке на ощупь схватила ее в полутьме. Непонятные щелчки и шорохи вдоль створки двери.

– Ух ты, как все проржавело…

И вдруг щеколда поддалась. Скрип дверных петель. Рука в перчатке вернула мне снимок.

– По крайней мере, зубы мудрости принесли хоть какую-то пользу… Пошли, парни, дверь открыта.

Друг за другом мы растворились в темноте туннеля[9].

Мы были словно три привидения: в подземной ночи нас окружали облачка нашего дыхания. Когда дверь закрылась, пришло время включить фонари. Бледные лучи пробили тьму, нарисовав кружки света на воде канала. Она была невероятно светлой и спокойной. Если бы не серебристые блики, пляшущие на потолке, никто бы не догадался, что здесь есть вода.

Свет наших фонарей перемещался по дну канала словно малярные кисти, высвечивая яркие прогалины и на мгновение приоткрывая для нас тайны. Это был удивительный ландшафт: холмы светлого песка, усыпанные ракушками и пустыми пивными бутылками, обширные луга водных растений, нагромождения утонувших электросамокатов. Мы продвигались вперед под сводами туннеля, и наши глаза следовали за лучами ламп, прочесывающими воду, подчинялись их ритму, всматриваясь в ее течение, и свет становился нашим вторым зрением.

Вдруг в темноте вспыхнули, словно катафоты[10], несколько пар ярких точек.

– Смотрите, они здесь.

Фонари один за другим погасли.

Гул автомобильных пробок звучал над нами будто воспоминание. Иногда выстукивал поезд метро, больше похожий на эхо, которое стенки туннеля превращали в мелодичную заунывную песню.

В нескольких метрах от нас, на поверхности, грохотало дорожное движение, асфальт скрывал под собой землю, дома были такими высокими, что нарезали небо на тонкие ломтики. Там был город, Париж. Тот город, в котором я так часто ощущал себя оторванным от корней, от природы. Город, который долго казался мне противоестественным, разорвавшим своим асфальтом столь необходимую нам связь с землей, с жизнью, со стихиями. Тот самый город, который я теперь полюбил, потому что раскрыл его глубоко запрятанный секрет.

Существует два типа парижан: те, что живут под водой, и все остальные.

Я принадлежу к остальным, но однажды я познакомился с живущими под водой.

Я смог встретиться с ними благодаря весьма интересному сообществу – компании парижских street-fishers[11].