Благодаря этой рыбе разбогатели первые американские штаты. Бакаляу была главной статьей экспорта в Массачусетсе и стала одним из официальных символов штата: деревянная фигура “священной трески” висит в Палате представителей штата в Бостоне. А в это время во Франции потребление сушеной трески настолько подняло цену соли, что король ввел соляной налог… спровоцировавший в 1789 году кое-какие народные волнения, вошедшие в историю.

Вплоть до ХХ века изобилие трески казалось неиссякаемой манной, какую способны посылать лишь бескрайние пространства океана. Способ ее ловли не менялся со времен викингов: удочки с крючками забрасывали с плоскодонок, маленьких лодочек, которые доставлялись в район промысла большим парусником. Изобретение двигателей и морозильных установок не могло не прикончить курицу, несущую золотые яйца, или, точнее, золотую икру. Вместо удочек, ловивших рыбу точечно, с уважением к морским глубинам, в них стали вторгаться тралы, которые вытаскивали сразу целые косяки трески. Чтобы оставаться конкурентоспособными, надо было добывать все больше и больше рыбы – то есть не щадить и молодь – и насыщать рынок, даже если будет потребляться не весь улов.

Разграбление стало синонимом выгоды. При ежегодном объеме вылова в два миллиона тонн рог изобилия, безотказно кормивший человечество в течение шести веков, истощился за одно десятилетие.

Косяки трески не вернулись. Их места обитания захватили омары, бывшие когда-то добычей трески. Теперь они воспользовались резкой переменой ситуации и принялись мстить, пожирая икру трески и препятствуя восстановлению ее численности вопреки принимаемым мерам защиты.

Сейчас в океане вокруг Ньюфаундленда сохранился лишь один процент от всего количества когда-то плававшей тут трески. И большинство запасов в других частях Атлантики тоже сокращаются, ведь эта рыба остается самой потребляемой во Франции. Надежная ценность, “с гарантией без костей”. Поэтому, словно бы в продолжение традиции больших путешествий, последние представители трескового племени летают в Китай специально оборудованным бортом, а потом возвращаются напичканные добавками и отягощенные печальным финалом своей истории.

“Ну что, выбрали?” Официант едва скрывает нетерпение. Пожалуй, в этот прохладный вечер вам хочется чего-то более сытного, чем треска. Почему бы не заказать тальятелли с лососем? Это сочное блюдо со сливками будет таять во рту…

Бесконечные капли стучат каждый день по воде и наполняют шумом норвежский фьорд. Капель напоминает звук мартовского града, но продолжается круглый год. Это дождь гранул, беспрерывно обрушивающийся на садки аквакультурного предприятия. Лосось может не заботиться о своем пропитании: причитающийся ему гранулированный корм он получает утром, в полдень и вечером. Но он не хочет его есть. Инстинкт гонит его на охоту за кальмаром и анчоусами, а вовсе не за гранулами. А их всё бросают и бросают. Они приправлены навязчивыми ароматами феромонов, которые заставляют лосося поедать искусственный корм, несмотря на отсутствие аппетита, и вовлекают вместе со ста пятьюдесятью тысячами сородичей из садка в безумную лихорадочную толкотню ради безвкусной еды.

Сыплющиеся гранулы падают на дно, оттуда поднимается мерзкое зловоние. Малейшая царапина на плавниках от соприкосновения с проволокой садка в этой мутной воде моментально инфицируется. Наш лосось и его товарищи болеют ежедневно. Кроме вторника, потому что по вторникам вода приобретает вкус антибиотиков и некоторые рыбы неожиданно выздоравливают. Лососям по их рыбной природе не положено знать, что такое вторник, однако для них это день приема эликсира молодости.

Когда идущая с запада зыбь достигает фьорда, садок для выращивания лососей начинает качаться, и эта качка вызывает головокружение. Стоит подойти одной более высокой волне, и наш лосось инстинктивно взмывает в воздух и падает в воду по другую сторону ограждения. Он понемногу знакомится с чистой водой, которой никогда не знал, следует морским течениям, встречает странных лососей – стройных и диких, присоединяется к их пиршествам, поглощая анчоусов в бурных завихрениях клубящегося планктона и радужных гребневиков.

Но на этих новых просторах нет вторников. И старые болезни опять набрасываются на лосося, а вскоре пушистые пятна микозов заражают и диких сородичей, беззащитных против агрессивных грибков. Наш лосось, возможно, все-таки выживет и весной ощутит зов инстинкта, приглашающего подняться вверх по течению реки, полной воспоминаний, чтобы попасть в ручей, где он появился на свет, и в свою очередь дать жизнь новому поколению. Но он родился не в ручье, а в пластиковом чане. Поэтому наш лосось будет блуждать в поисках запаха родного поливинилхлорида. Не найдя его, он поплывет вслед за другими, которые знают, куда двигаться. Быть может, ему даже удастся вместе с ними преодолеть все препятствия – и плотины, и сети – и пройти вверх по течению неизвестной ему реки, с досадой ощущая себя самозванцем. Там он вместе со всеми будет участвовать в любовных играх и подарит жизнь поколению искусственно выращенных лососей, таких же потерянных, как он сам, которые вряд ли когда-нибудь доберутся до моря.

– О, простите, но мы только что подали две последние порции тальятелли, – вздыхает официант, делая вид, будто смущен.

И тогда вы принимаете окончательное решение:

– Жареную курицу, пожалуйста.

В открытом море у берегов Перу сеть захватывает косяк анчоусов размером в несколько километров, а заодно несколько дельфинов и мант, устроивших пир в гуще стаи. 1600 тонн за один раз – это прибыльно. И не важно, что сеть раздавила массу мелких рыбешек, все равно никто их не будет есть. Перуанские анчоусы костлявы и содержат много горького жира, поэтому людям не подходят. Но у них есть то преимущество, что они перемещаются большими косяками. Вытянув сеть на сушу, из них сделают муку. И будут откармливать ею цыплят-бройлеров.

Беседы с рыбой в панировке. – Анчоусы – это вкусно? Анчоусы – это интересно! – Как старинный рецепт рыбного супа помогал нашим предкам защищать море

“Нарисуй рыбку”, – попросили младших школьников в ходе одного исследования и увидели на большинстве листков… прямоугольник. Для детей рыбки были золотистыми прямоугольниками, живущими в морозилках и отличающимися большим разнообразием видов, поскольку существует еще и особая порода в форме палочек, которая обитает в школьных столовых. Опрос 910 детей в возрасте от 8 до 12 лет даже показал, что двадцать процентов из них не связывают между собой животных под названием “рыбы”, которых они видят по телевидению, и едой, лежащей в их тарелках и называющейся рыбой в панировке.

Морские истории на прилавках супермаркетов не звучат. Их заглушает шум улиц и толстый картон упаковки. В городе связь между человеком и потребляемой им пищей разорвана. А ведь это мощная естественная связь, пуповина, соединяющая добычу с хищником, основа пищевой цепи. В современном обществе наше место в пищевой цепи утрачено. Мы больше не ловим то, что едим, мы теперь видим свою еду только в форме пищевых продуктов и постепенно забываем о самом существовании животных, которыми кормимся. Отрицаем жизнь создания, превращенного в блюдо, изготовленное промышленным способом. Остаемся глухи ко всем рассказам о существах, которых употребляем в пищу, ко всем их историям, в определенном смысле не менее питательным, чем калории, перечисленные на упаковке. Рыба на тарелке суши – уже не рыба, а в лучшем случае “рыбное блюдо”, абстрактные ломтики еды. Тонкая пластинка лосося зажата между двумя треугольниками хлеба, которые затыкают ему рот, не давая что-либо рассказать. Мы торопимся и проглатываем его, не тратя времени на то, чтобы выслушать, и запивая каждый глоток водой, чтобы еще ускорить процесс.