Ли и Ротен провожают нас гробовым молчанием.

* * *

Стоя на задней площадке старого троллейбуса, мы смотрим в окно на залитый малиновым светом мир. Под небом, намешанным невозможными сочетаниями голубого, сиреневого, розового и красного, вдалеке толпятся дома, и в их окнах горит пожар – отражение заката. Город перемигивается далекими огнями рано зажженных фонарей, а над ним висит бледное, еле различимое привидение луны.

Макс задумчиво рассматривает виды города, раскинувшегося за окном, светлая челка падает на лицо, глаза в закатных лучах приобрели оттенок сирени.

Его рука лежит на моей талии, мне кажется, что атомы, из которых состоит мое тело, все еще вибрируют и гудят, но в его тепле я постепенно собираюсь воедино.

– Все будет хорошо. Они ни черта не правы, Даня. – Он обнимает меня крепче. – Не слушай никого. Просто смотри на меня.

И тогда я изо всех сил обнимаю его в ответ:

– Я всегда буду смотреть только на тебя. Что бы ни случилось, только ты всегда будешь перед моими глазами.

Лежа в темноте пустой комнаты, я обмираю от нового чувства, нарастающего волной до огромного восторга и тут же спадающего к тихому счастью. Чтобы не закричать, я кусаю одеяло, и улыбка до ушей цветет на моем лице.

Мы не пошли домой после репетиции.

До самой темноты мы в обнимку шатались по промзоне, пролезали в дыры бетонных заборов, проникали на заброшенные, некогда режимные объекты, бегали по пустынным гулким цехам и громко смеялись – эхо наших голосов долетало до самого неба…

– Если долго всматриваться в людскую тупость, можно отупеть. Или съехать с катушек, – тихо говорит Макс. Мы сидим в оконном проеме умершего помещения, в котором когда-то проходил непрерывный производственный процесс, гремело оборудование, а сейчас только ветер гоняет пыль по полу, и наши синие кеды болтаются в воздухе над зарослями кустарника. – Я спросил у нашей бабки, почему, по ее разумению, нам нельзя быть вместе. Знаешь, что она ответила? Она ответила, что это грех. Грех, нарушение религиозных правил… Загвоздка в том, что я не религиозен, а ты, Даня?

– Да и я не монашка. – Пожимаю плечами.

– Ну, а бабка наша в молодости вообще была яростной коммунисткой… – Макс вздыхает. – Вот когда пацан умирает из-за того, что в руках одних сосредоточены все блага мира, но делиться ими они не спешат, – это грех… Равнодушие и лицемерие – грех. А я просто тебя люблю. Так что… пошли они!..

От неожиданности я замираю. Слово на букву «Л» в раннем детстве говорила мне мама. А потом, целых восемь лет, не говорил никто.

Смотрю на перемигивающиеся вдалеке огни спального района, качаюсь на сказочных волнах летней ночи, уплываю.

Меня снова любят, а я до одури люблю в ответ.

Все те книжки, что заполонили полки в моей детской комнате, все же не врали – сказки о прекрасных принцах и первых поцелуях, описанные в них, иногда сбываются и для потерянных и разбитых. Нужно только очень сильно захотеть…

Сердце заходится и голоса почти нет, но я решаюсь.

– Макс… может, многим моим мечтам уже не суждено сбыться, но… одна из них должна исполниться прямо сейчас. – Я убираю с его лица челку, задерживаю ладонь на теплой щеке. – Поцелуй меня. Даже если это грех, бог нас с тобой здесь не увидит!

Макс быстро наклоняется ко мне, и нас выбрасывает из реальности. Мы целуемся так, что время ускоряет свой бег, а стук сердец превращается в сплошной гул, и звезды на небе падают и взрываются над нашими головами.

Останавливаемся перевести дух, долго смотрим друг на друга, а потом его губы снова находят мои…

От воспоминаний в комнате плывут и качаются предметы, и луна в незашторенном проеме окна хитро смотрит на меня – она все видела, но никому ничего не расскажет.

* * *

Весь день мы гуляем по воздуху.

С утра мы помогаем бабушке с уборкой. Макс украдкой ловит мои руки, удерживает в своих и отпускает лишь за доли секунды до того, как это могла бы заметить бабушка. Мы переглядываемся и улыбаемся, пропускаем мимо ушей ее указания, мы дезориентированы во времени и пространстве, чем подкрепляем ее страшные подозрения.

Нацепив на плечи рюкзаки, набитые ворохами листовок, мы в обнимку летаем по городу, смотрим друг на друга во все глаза, но не решаемся повторить то, что делали накануне.

Весь день мы с Максом гуляем по воздуху, но меня он все-таки не выдерживает.

Я падаю…

Удар кулаком в живот.

На подходе к Дворцу молодежи мой взгляд случайно цепляется за парня с пустыми мертвыми глазами чайного цвета.

Он медленно проходит мимо, и запах его парфюма вызывает рвотный рефлекс.

Я проваливаюсь в черную пропасть боли и чудовищных воспоминаний об унижении, отчаянии и смертельном одиночестве. Ничего не вижу, спотыкаюсь и, разбивая колени, приземляюсь на асфальт.

Макс хватает меня под руки, тащит к скамейке, пытается выяснить, что со мной. Судорожно ловлю ртом воздух, отворачиваюсь, упорно отвожу взгляд. Посмотреть на Макса я не могу.

– Даня, чувак, что с тобой? – Голос Ли будто продирается сквозь толстый слой ваты. Поднимаю голову – три пары встревоженных глаз глядят на меня.

Вокруг нас шумят машины, прохожие спешат по своим делам, летний вечер накрывает город уютным оранжевым покрывалом, и тот продолжает пребывать в мире и покое.

Резко сажусь, вдыхаю, улыбаюсь:

– Все нормально. Просто увидела одного знакомого… не заметила бордюр и споткнулась.

– Можешь идти? – Ротен указывает на мои содранные колени, я весело и бодро киваю.

Чья-то теплая рука сжимает мою руку.

– Даня, посмотри на меня, – тихо говорит Макс.

Я не могу.

Как нелепы были мои мечты, как жалки были попытки поверить в то, что я способна нести людям свет. Никчемная, глупая, слабая кукла… Мне никогда не взлететь на ту высоту, где летает моя любовь. Мой удел – яма.

Как только он узнает, он уйдет. Я останусь одна. Вернусь в свой огромный холодный дом, и пустота бесконечных ночных кошмаров поглотит мой разум… Ничего иного я не заслуживаю, если он бросит меня, то будет прав.

– Посмотри на меня! – Макс кладет ладони на мои щеки, я пытаюсь отвернуться, но он не дает мне этого сделать.

И тогда я поднимаю взгляд.

Смотреть в глаза Макса все равно что смотреть в свои собственные, только незамутненные и чистые, с осколками сияющего солнца в глубине…

Без него меня не станет. Я умру.

Я часто моргаю, и неконтролируемые слезы ручьем текут по лицу.

– Макс, никогда не бросай меня, ладно?.. – мне остается только умолять, уповая на чудо.