С осознанием приходит липкий ужас.

– Макс… – выдыхаю я, и он поворачивается ко мне. – Что же мы с тобой будем делать?..

Он медлит с ответом, хотя прекрасно понял мой вопрос. Но когда он все же отвечает, его слова становятся причиной моего легкого обморока.

– Я когда-то гуглил: закон не содержит запрета на заключение брака по обстоятельствам двоюродного родства. Двоюродные брат и сестра не являются близкими родственниками… Но! Это явление порицается обществом. – Он скорбно на меня смотрит, потом срывается, икает и начинает ржать. – Даня, посмотри, где я и где общество? Неужели ты думаешь, что мне на него не похер?..

* * *

Держась за руки, мы спускаемся с холма.

Стрекочут кузнечики, под теплым ветром колышутся цветы на полях, тропинка убегает из-под наших синих кедов вдаль – только вперед.

– Иди за солнцем следом. Хоть этот путь неведом. Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра! – напеваю я мамину песню.

Макс внезапно останавливается и разворачивает меня к себе:

– Кажется, я знаю, кто из нас сможет спеть на благотворительном вечере! Только маленькая девочка с такой светлой песенкой способна выбить из этих толстосумов слезы и заодно все дерьмо… – Он поправляет одуванчик в моих волосах и улыбается.

Ночь, в окошках соседних домов желтками растекается электрический свет, а в тех окнах, где нет жизни, – в черном нутре пустых квартир тихо гудят холодильники и капает вода из неплотно завернутых кранов.

До долгожданного рассвета осталась пара часов – ночи в июне коротки – и я, расположившись на подоконнике по соседству с колючим кактусом, считаю минуты.

Из гостиной слышится храп бабушки, треск пружин раскладушки, бубнеж и проклятия.

Я тут. А он там. За тонкой кирпичной стенкой.

Ромео и Джульетта хреновы. Закрываю глаза, надавливаю на веки пальцами и начинаю хихикать.

– Даня, ты не спишь? – Дверь скрипит, и Ромео в одних боксерах просачивается в комнату. – Задрало слушать этот храп! Среди самых досадных причин развода одно из первых мест занимает банальный храп! Неудивительно, ведь громкие звуки по ночам приводят к хроническому недосыпу супругов, стрессам и конфликтам с домочадцами…

– Тише! – спохватываюсь я.

Макс подходит к подоконнику и отодвигает кактус.

– Она без слухового аппарата. Идем. – Он отводит меня к кровати, накрывает одеялом, садится на пол рядом и опирается спиной о простенок. Я пялюсь в темный потолок. Напрягаю глаза, щурюсь, разглядываю несущественные детали, а кровь, как бешеная, бежит по венам. Пребывая в волнующем ожидании неизвестно чего, поворачиваюсь на бок, но Макс так и сидит, прислонившись затылком к стене, и ничего не предпринимает.

– В психологии я шарю: жизнь заставила, – наконец раздается тихий голос Макса. – Так вот: у каждого навязчивого страха есть причина. Ротен… Ромка после пожара, пережитого в детстве, до сих пор пугается яркого света и резких звуков. Чтобы побороть одну из фобий, он в десять лет начал учиться играть на ударных… а что же произошло с тобой, израненный солдат?

И меня парализует от ужаса.

Со мной произошел «ни к чему не обязывающий секс на вечеринке», а правда, спрятанная за этой фразой, затянулась струпом, под которым все еще гноится ужасный грязный нарыв. Стоит тронуть – и все светлое, что сейчас есть в моей жизни, будет измазано. Как только он узнает – он уйдет. Он оставит меня одну.

Я сжимаю одеяло, кусаю губы и молчу.

Мы долго остаемся в тишине.

Макс вздыхает, придвигается к кровати, кладет руки на матрас и роняет на них голову. Берет мою ладонь в свою и удобно устраивается на ней щекой.

– Ладно, спи. И знай: лично у меня от тебя секретов нет.

Спустя каких-то пять минут он отрубается, а я глажу его волосы. От них пахнет солнцем.

* * *

Утром из кухни доносятся звуки семейной разборки.

– …Да потому что это, блин, какой-то цирк! Не станем мы трахаться под крышей твоего дома! Из уважения к тебе, – орет Макс. – Так что спрячь эту гребаную раскладушку! Я больше не вынесу твоего храпа!

– Следи за языком, гаденыш! – кричит бабушка.

– Твой подход в корне неправильный. Не лезь. Мало тебе досталось по жизни? – рявкает внук.

– Ты пока еще…

– Да, живу под твоей крышей. Поэтому смотри пункт «А».

Раздаются шаги и щелчок замка – сегодня наша очередь расклеивать листовки.

– Куда ты опять намылился? Чем ты все время занят? Это наркотики, так? Так? – вопит бабушка Максу вслед, и эхо ее голоса разносится по подъезду.

Вот так рождаются слухи.

Я накрываю ухо подушкой и от бессилия сжимаю кулаки.

А за завтраком бабушка, присев рядом со мной на табурет, тихо говорит:

– Дарина, твой папа вернется через десять дней. Я прошу: тогда и ты уезжай. Прости меня. Так будет лучше.

У меня есть десять дней.

Еще десять дней жизни в неустроенном, полном бытовых проблем параллельном мире. В мире, где над полями из одуванчиков светит солнце, где даже дождь не ввергает в уныние, где всегда тепло. Где у меня есть близкие люди и общая с ними мечта.

«…Так будет лучше для всех…» – бабушкины слова застряли на подкорке.

Для нее так будет лучше потому, что ей я принесла еще одно разочарование. История повторяется: я тоже оказалась не такой, какой она хотела бы меня видеть, а если так, с глаз долой – из сердца вон.

…Знаешь, бабушка, ты не первая, кто отделывается от меня подобным образом.

Для меня так тоже будет лучше, потому что Макс – мой брат, а я влюблена в него. Еще один вдох – и я не выплыву на поверхность.

И для него так будет лучше. По той же причине.

Еще десять дней, и мне придется вернуться в свой пустой, необжитой мир.

Макс, как же я буду выживать в нем без тебя?

* * *

«Сегодня ДР у всеми любимого Ли. Поздравим!» – гласит верхний пост в паблике «Мы носим лица людей».

Под ним за час набралось двести комментариев с наидушевнейшими поздравлениями, преимущественно от девушек.

– Вот засранец! – беззлобно бубнит Макс себе под нос и выключает комп. – Даня, вперед. Нас ждут великие дела.

Одинаковые шапочки на наших макушках качаются в такт, когда мы бежим по чужому району, на ходу запрыгиваем в двери троллейбусов, едем зайцем от остановки до остановки, и на каждой оставляем мольбу о помощи. У меня есть еще десять дней на то, чтобы внести в общее дело свой вклад.

Макс дивится моему рвению, но предпочитает озадаченно молчать. А у меня язык не поворачивается сказать, что я скоро уеду. А дальше в перспективах – только полная неизвестность.