– Wo w! Наряд от Donna Karan! Тысяч семь? – дежурно восхитился тот.

– The New Infinity Dress, – с хорошим произношением ответила девушка и перешла на великий и могучий, – платье-трансформер, всего штука баксов. Сейчас светиться нельзя, налоговики роют под меня.

– Даже дома обыск провели, не так ли?

– Выгребли кэш из сейфа.

– Много?

– Двушечку.

– Два миллиона!?

– Гонорары за последний год! Мои сбережения, нажитые непосильным трудом! Motherfuckers! Хотя намекнули: вернут, если буду вести себя прилично, – не удержавшись, агентесса «Прима» упомянула основу своей вербовки гэбистами.

– А будешь? – американца интересовали не денежные трудности, а работоспособность несгибаемой соратницы Сливального и Митрофана.

– Как вернут, я им задницы порву! Каждому! Начну с первого номера и далее по списку.

– Что скажешь про Координационный совет?

– Дерьмо – пчелы, дерьмо – мед. Дарю идиому из словаря моей бабушки. Даже Полтора Процента – bullshit. Там по залу бродит двойник Керенского – вот мужчина: фигура, речь, достоинство. Прикольный! Вождь!

– Знаешь его? Откуда взялся?

– Не центровой чел. Мещерский приволок, небось, из провинции.

– Присмотрись к нему. Потом расскажешь.

– ОК. А что посол думает насчет КС? – Маршак тонко-прозрачно намекнула на личный пиковый интерес. – Позовет на очередное чаепитие в резиденцию?

– Состав окончательно согласуем на следующей неделе. Ты в теме, приглашение получишь. Давай, двигай к хозяину «СуперБанка»: тебя глазами щупает, как бы носом не трахнул. Ревнует.

– К тебе? Ты же вроде русских девушек избегаешь. Скрытый русофоб?

– Просто опасаюсь попасться в сети ГБ.

– Или тебе русские мальчики больше нравятся? Вон твой коллега в Екатеринбурге отличился недавно…

– Не хами, а то твою многократку аннулирую. Как в Майами ездить без визы станешь? С Кубы на лодке поплывешь?

– Не шути так, – сделала вид, что испугалась агентесса. – Апартаменты на Ocean Drive — память об отце. Я побежала, – «Прима» упорхнула счастливая, что пока удается балансировать между Штатами и Рашкой, и озабоченная, что однажды придется выбирать: к какому берегу прибиться.

Не Нефертити, но голова идеальной формы. Для женщины из Узбекистана, что поет на английском, выбрита налысо и с татуировкой от ступней до макушки. Чарующий низкий, с хрипотцой голос растворялся в гомоне наевшихся-напившихся гостей, ценителей вокала среди которых осталось совсем ничего. Обилие децибел из чудовищных динамиков уже помочь не могло. Ведущий вечера уловив настроение, перешел на стёб в духе Comedy Club и обратился к соведущей Маршак.

– Несравненная, сегодня – вечер исполнения тайных желаний. Хочешь меня?

– Керенского хочу, Александра Федоровича, – неожиданно отшила девушка.

– Женщины, и вам приглянулся мужчина, свергнувший царя? – не смутился профессионал, моментально прочувствовав дальнейший ход.

– Дааа! – застонала подогретая публика, недотискавшая диктатора в фойе.

– Ке-рен-ский! – начал шоумен, подбадривая зрителей на скандирование.

Пришелец из прошлого стоял за кулисами, подпитываясь энергией из зала, и лишь для вида поупирался, когда Мещерский пригласил на сцену. Он скучал по тому краткому периоду, когда обыватели носили его на руках, да что самого – его автомобиль! Когда женщины забрасывали цветами и падали в обморок от избытка чувств. Эмоциональное возвышение над толпой пьянило, распаляло красноречие, заставляло находить слова и жесты, проникающие прямо в сердца. Наступал миг воспарить и вновь, пусть временно, наполнить уши и души тем, чего так не хватает этим богатым и сытым. Предстояло дать им почувствовать, что на свете есть единственный человек, который только и понимает их чаяния, способен их сформулировать и, главное, выразить. Это потом свидетели станут его цитировать или выдавать его фразы за собственные мысли. Сперва будут гордиться, что присутствовали при реинкарнации вождя Февральской революции, позже, как уже бывало, начнут стесняться своих восторгов, примутся клеймить кумира. Потом, не сейчас. В зале никто в данный миг не осмелится произнести предупреждение:

Маленький шаг для уроженца Симбирска – огромный шаг для Координационного совета. Его обретаемый, вот-вот, лидер начал речь: трепещите враги, возрадуйтесь союзники. Вербальный источник забил с нарастающей силой, темп менялся, позы чередовались, интонации скакали от альфы до омеги. Застолье одномоментно превратилось в аудиторию, гости – в поклонников. Успех очевидный и всеобъемлющий. Шоумен и журналистка имели длинные антенны и короткое время реагирования: к чужой удаче следовало присоседиться, присоединиться, присосаться.

– Ваше мнение о Ленине? – задал серьезный вопрос комик-конферансье. – Володя же совершил революцию, стал вождем. Не очень хороший человек: забирал деньги у богатых, отдавал бедным, в итоге вся Россия стала нищей.

Зал взревел и сразу затаился, ожидая услышать откровение.

– Государственный преступник, в октябре организовавший не революцию – народ совершил ее в феврале 1917-го, а вооруженный мятеж, – Керенский молниеносно выдал ответ, выстраданный после падения возглавляемой им Директории. – Я становлюсь на юридическую точку зрения и предлагаю незамедлительно начать судебное следствие против гражданина Ульянова и его большевистских заговорщиков.

Дикция враз стала резкая, отрывистая; жест – редкий, неожиданный, повелительный; лицо – бледное, напряженное.

– Но тогда нынешний режим в стране, – встряла умная телеведущая, – потеряет легитимность, как преемник власти последнего столетия.

– Он ее и не имел – утверждаю, как знаток законодательства. Само название «Российская Федерация» не имеет легального наполнения, ибо вслед за крахом монархичества был принят республиканский порядок государственного устройства, провозглашена Российская Республика.

«Да здравствует РР», – раздались крики, сперва отдельные и робкие, потом многочисленные и громогласные. Керенский по давней привычке выбирал – впасть в истерику или грохнуться в обморок, что благожелательные слушатели обычно истолковывали как признак благородного переутомления на поприще самоотверженной государственной деятельности. Однако, не вполне ориентируясь в современных традициях, ограничился тем, что всплакнул и утер слезы и испарину носовым платком. Затем медленно, словно обессилев, сошел со сцены, демонстрируя нечеловеческое изнеможение. Его обнимали, хватали за рукав, хлопали по плечу и даже ниже – иные приветствовали, не встав из-за стола.