— Сколько им? — спросила Айша.

— Бог знает. Выглядят как шлюхи, на вид — лет по шестнадцать. Но, скорее всего, им по двенадцать.

— Тогда, конечно, ты для них пустое место. И мы тоже, — со смирением в голосе произнесла Айша.

— Ну уж нет, я — не пустое место, и я требую, чтобы мое существование признавали, когда на меня налетают. Боже, как же я ненавижу девчонок. С парнями иметь дело куда приятнее. Они гораздо учтивее.

Рози насмешливо покачала головой:

— Мы становимся такими же, как наши матери. Наверняка, когда мы были молоды, женщины постарше тоже считали нас сучками.

Анук закурила сигарету и посмотрела на столик: пепельницы не было. Она быстро оглядела столики вокруг. За соседним двое мужчин в деловых костюмах, но с развязанными галстуками о чем-то увлеченно беседовали. Она показала на пустую пепельницу, стоявшую на их столике, и один из мужчин с улыбкой передал ее Анук. Черты лица у него были грубые, но вполне приятные; сам он был с брюшком, но в расцвете сил. В благодарность за помощь она едва заметно улыбнулась ему, думая о том, что сказала Рози.

— Наверно, ты права. Да, мы были бесцеремонными. Но не грубили умышленно. Ведь вот что меня бесит. И как ни прискорбно это признавать, таких вот сволочей создали мы, феминистки. Эти маленькие стервы думают, что они вправе делать все что хотят, и плевать им на последствия.

— Ну что ты развыступалась, как на митинге правых?

Анук громко фыркнула:

— Брось, Рози. Я считаю, что брачный возраст следует установить с двенадцати лет. Я считаю, что продажу героина следует узаконить. Я считаю, что американского президента и нашего премьер-министра следует привлечь к суду за военные преступления. И я не консерватор, черт возьми, твои намеки оскорбительны. Не только правые ратуют за нравственность.

Рози и Айша переглянулись и захохотали.

Анук покраснела:

— Ладно, с громкими речами покончено. Простите. Я просто сожалею, что не отхлестала по мордам тех глупых коров.

Едва она это произнесла, как сразу вспомнила барбекю в доме Айши. Ее подруги, она знала, тоже подумали про ту злосчастную пощечину. Мужчина, подавший ей пепельницу, не сводил с нее взгляда. Ему, наверно, под пятьдесят, определила Анук. Редеющие волосы с сильной проседью. Мускулистые руки, толстые пальцы. Обручальное кольцо отсутствует.

— Вид их блядский мне претит, глаза бы не смотрели.

На мгновение Анук и Рози пришли в замешательство от заявления Айши, а потом обе прыснули со смеху:

— Ну точно, мы превращаемся в наших мам.

Однако Айша не смеялась. Она плеснула вина в свой бокал. Не спрашивая, взяла сигарету из лежавшей на столике пачки:

— Я за Мелиссу беспокоюсь. Она еще ребенок, но, собираясь на день рождения, уже просит, чтобы я разрешила ей надеть открытый топик. Я не хочу, чтобы она росла, думая, будто ей следует выглядеть как уличная проститутка, чтобы быть привлекательной.

Рози покачала головой:

— Ты забываешь, какие мы сами были. Забываешь, как твою маму возмущали наши наряды.

— Она считала, что мы умышленно уродуем себя. Что верно, то верно. Но тогда время было другое. Мы хотели быть панками, хотели выделяться из толпы. Но мы все понимали, что значит иметь блядский вид, и с жалостью смотрели на тех девчонок. Это были девочки, бросившие школу, девочки, ставшие матерями-одиночками, девочки, спавшие со всеми подряд. Я хотела быть похожей на Сьюзи Сью[39]и Пэтти Смит[40]. Кайфующей оторвой я выглядеть не хотела. А вы знаете, кем восхищается Мелисса? Пэрис Хилтон. Придурошной Пэрис Хилтон. Оказывается, вот с кого надо брать пример.

— По крайней мере, в ней чувствуется индивидуальность. Лично я против нее ничего не имею.

Анук залпом допила вино и снова быстро наполнила свой бокал. Ее расположение к Рози улетучивалось. Рози, еще не достигшая сорока лет, была моложе Анук и Айши, но в подростковом возрасте ее отличали дерзость и жесткость — черты характера, выработавшиеся у нее оттого, что она росла в доме матери-пуританки и спившегося неудачника отца. Всякого рода добродетельность вызывала у нее подозрения. Но после знакомства с Гэри и особенно после того, как у нее родился Хьюго, она постепенно переняла моральные устои «новой эры»[41], включавшие в себя элементы религиозной этики ее матери, но отвергавшие бескомпромиссные предписания ее кальвинизма. Рози была красавицей. Она могла бы стать моделью, моделью арийского типа, с неприязнью думала Анук. Рози, когда хотела, могла быть злоязычной стервой, не терпящей лицемерия. Сейчас бы ей не помешало немного былой жесткости. Было бы куда лучше, если б она не носилась как чокнутая со своим мужем и сыном.

Мужчина за соседним столиком поднялся и направился к стойке бара. Проходя мимо них, он опять улыбнулся. Он был высок ростом. А вот Рис рослым не был — только этим он и не устраивал ее как любовник. Сладостное тепло, усиливаемое алкоголем, разлилось по ее телу, волны сладострастия исходили из ее чресл. Ей хотелось заниматься сексом постоянно. Ей хотелось переспать с мужчиной за соседним столиком. Вот бы сделать это прямо сегодня вечером. Анук вновь сосредоточила внимание на беседе. Айша и Рози все еще горячо спорили.

Анук протестующе вскинула руку:

— Может, хватит, а?

— Ладно, — согласилась Рози и тут же быстро добавила: — Но все равно я считаю, что вы обе слишком строго судите молодых женщин. Вы забываете, что нам было легче жить. Бесплатное образование, социальное обеспечение, феминизм. И так далее.

Злость на Рози прошла. В ее словах был свой резон.

— Думаю, меня бесит, что они все какие-то безликие, все косят под Голливуд. — Анук вспомнила, как рассвирепела на молодых девчонок за то, что они отнеслись к ней так, будто ее вовсе не существовало. Их развязная походка, внешний вид, манера одеваться отличались от той заносчивости, что была свойственна в юности им самим. Те девочки-подростки на улице всем своим видом выражали глумливое безразличие к окружающим, которое пестовали в них средства массовой информации. Каждая из них была зациклена на своем собственном «я». Все остальное для них была недостойная их внимания шелуха. И ведь она сама работает в индустрии, которая создает таких вот юных монстров. Ей стало противно до глубины души. Приятная чувственная эйфория, которой она тихо наслаждалась, полностью исчезла. Она чувствовала себя усталой, старой; легкие болели. Она посмотрела на подруг. Те согласно кивали.