Сейчас женщина в сознании, и жизнь ее вне опасности, но стоит ли жить с таким нервным и неадекватным сожителем?

Мужчина поступил, и я у него спросил:

– Что с вами случилось?

– На меня напали, – сказал он голосом Джона Коффи из «Зеленой мили».

«На меня напали», – повторил я его слова, и внутри закралось сомнение.

Пациент – около двух метров ростом, не вмещающийся в кровать, пришлось отодвинуть спинку кровати вперед так, чтобы ему было более комфортно, и свыше ста киллограммов весу. Через приоткрытые, набрякшие от крови веки на нас смотрели добрые глаза больного, я бы к такому дядьке посреди ночи даже закурить подходить не стал.

Вот такой детина к нам поступил. Ночью пошел в магазин, наверняка чтобы просто купить «Буратино», и тут на него напали. Пациент действительно оказался спокойным как танк, что нужно, то он и выполнял. Лицо его хорошо изменили – на глазах гематомы, нос сломан, сломана скуловая кость. Но одно радует – то, что серьезных травм головной мозг не получил, уж больно широка броня, не так просто такого вырубить.

Старушка у нас лежит, ей уже за восемьдесят лет, не попади к нам, она бы тихо-мирно и померла. Недавно получила инсульт, только немного отошла, стала кушать и снова потеряла сознание. Видимо, время ее пришло, но раз привезли к нам, то мы ее и лечим. Сознание она потеряла по причине обильного кровотечения из желудка. Кровотечение остановили, пневмония прицепилась, потом давление перестала держать. Ночью я ее перевел на искусственную вентиляцию легких, слишком серьезны были нарушения газового состава крови.

Наверное, нам вряд ли удастся ее вернуть к нормальной жизни, но и оставлять без помощи мы не имеем права. Привезли – лечим.

Пришел сегодня с суточного…

Перевели мужчину, солидно выглядит, но алкоголизм довел его до жесткой белочки. Нашли его на полу снимающим с тела невидимых страшных букашек, они залезали ему под рубаху, в рот, проникали сквозь кожу, зудились, чесались, кусались, издавали неприятный скрежет, доводя несчастного до изнеможения.

Пока его обследовали, он потерял сознание. Еще оказалось, что он бросил пару дней до этого пить и спасал себя содой. От делирия он так и не спасся, превратил свою кровь в щелочь, в которой химические реакции затормозились, калий уронился до цифр, с которыми мало кто выживает.

Спасли. Перевели в терапию.

Пришел домой, хотел было поспать, но позвонил знакомый из налоговой и сообщил, что нужно написать заявление на компенсацию процентов по ипотеке. А еще я вспомнил, что на работе потребовали принести военный билет (я его где-то потерял, нужно восстанавливать) и забрать карту из банка.

Поперся. Жара под сорок, асфальт буквально проминается под палящим солнцем. Обтекаю, таю, как снеговик под весенним солнцем.

Зашел в военкомат. Девушка, узнав, что я офицер запаса, порекомендовала прийти в другой день. Мимо.

Зашел в налоговую. Оказалось, что нужно еще подпись супруги. Тоже мимо.

Доплелся до банка. И там оказалось, что наша контора отказалась от золотых карт, нам нужны платиновые. Плять, да какая мне разница, куды будут идти мои деньги. Золотые карты уничтожили, добывают платину для наших карт. Снова мимо. Да епта – ну шо за день такой?

Пойду, пожалуй, подежурю в другой больнице, мож, там мне счастья привалит.

Вызвали меня в приемный покой…

Прихожу – нет больного, из-за двери коллега «Скорой помощи»:

– Мы здесь, Володь, глянь на пациента в машине, заберешь?

Залезаю в «Скорую», а там измученный жизнью мужчина, на вид лет семидесяти, худющий, бледный, глубокие морщины избороздили его лицо. Из беззубого рта торчал единственный серый зуб.

На сероватом кожном покрове красовались бледно-синие рисунки из мест не столь отдаленных. В области ключиц – черепа, на груди – церковь с куполами, на пальцах – перстни.

– Он из дома-интерната, похоже, наглотался таблеток, сосед евойный, галоперидолом медики кормят, чтоб не буянил, ну а этот, похоже, и сожрал лишку, да и таблетки рядом валялись, – сообщил мне доктор «Скорой помощи», – а да, у него и еще инсульт в анамнезе.

Я попробовал его добудиться, но тот в ответ на боль глаза не открыл, но руками четко локализовал источник проблемы и отмахнулся. «Понятно – суицид, поверхностная кома». А все что в коме, подлежит лечению в реанимационном отделении.

Оно понятно, что вряд ли такой принес какую-либо пользу обществу, но, вспоминая, каких пациентов привозят к нам из дома-интерната, мне стало даже жаль его. Пока был молодым и сильным – из жизни взял многое, а потом, когда свалила немощь, деваться некуда, пришлось просить помощи от государства. А государственное учреждение сложно назвать санаторием.

И вот я забрал его. Обследовали, назначил дезинтоксикационную терапию.

К утру он пришел в себя, я подошел узнать о его состоянии:

– Здравствуйте! Как ваши дела?

– Да все путем, доктор, – заулыбался старик, показывая свои десны с единым зубом, и протянул мне кулак, ну типа, как американцы здороваются – кулак к кулаку. Я даже, поддавшись, ответил на его приветствие. Смотрю на этого суицидика и понимаю: «Ах ты долбанный старый торчок, а я его еще в мыслях пожалел…»

А потом еще и глянул на возраст (ночью поступил, не обратил внимание), а ему чуть за пятьдесят…

Утром его перевели в терапию.

После того как я потерял одного пациента с раком легкого, мне рассказали, как он у нас оказался…

Диагноз у пожилого мужчины стоял уже больше года, опухоль неоперабельная, осталось только ждать. В последний раз он поступил с кровотечением из дыхательных путей, кровотечение остановили. Его отправили домой, родным дали направление на хоспис. Те отказались его отдавать медикам паллиативной медицины, но и отказались его держать дома. Им объяснили, что счет идет на дни, что есть возможность проститься с ним в домашней обстановке, но и на это они не пошли. Вроде и осуждать их за это не стоит, не хотят видеть смерть родного человека, да и удобно, что не нужно потом вызывать машину для транспортировки тела в морг. Но не знаю, мы с родным прощались дома, ему было приятно видеть близких ему людей, а не безликих людей в белых халатах с острыми иглами и болезненными процедурами.

Его положили в наше отделение, когда я пришел, он перестал дышать, потерял сознание, поставил трубку в трахею, но и это его не спасло от неминуемого. Я обеспечил ему безболезненный уход из нашего мира, может быть, в этом и была моя помощь, хотя по закону мы не должны были его забирать в реанимацию…

В то дежурство, ночью, поступило еще двое пациентов, но о них я расскажу позже, у каждого своя история.