– Позвольте поприветствовать вас, лейтенант. Я вижу, ваше желание осуществилось.

– Так точно, – ответил Эрих.

Хелене приказала майору проводить Хартмана в столовую и показать место в общежитии. По пути майор сообщил новичку, что именно он, вспомнив свое обещание, уговорил фрау Райч поехать на выпускной экзамен в берлинскую летную школу. «А так бы она никогда не собралась», – майор безнадежно махнул рукой.

После обеда начальник штаба показал Эриху его комнату. Его соседом оказался майор Андрис фон Лауфенберг, высокий, темноволосый, синеглазый красавец, известный летчик, имевший много наград и летавший в паре с самой Хелене Райч. Несмотря на несколько высокомерный вид, Андрис был прост в общении, имел весьма уживчивый и легкий характер и не кичился своим избранным положением постоянного напарника Райч. К тому же, несмотря на довольно стремительную карьеру и признание, он был всего лишь на несколько лет старше Эриха и принял Хартман на равных. Так же как и с самой Райч, с Лауфенбергом Эрих без труда нашел общий язык.

Раскладывая свои вещи, Хартман поинтересовался у Лауфенберга, кто до него жил в этой комнате.

– Пауль Хойзингер, – ответил Андрис, лениво потягиваясь на кровати, – его недавно сбили в бою.

– Он погиб? – спросил Эрих.

– Он в госпитале, но в очень тяжелом состоянии. Неизвестно, вернется ли в строй, так что живи – не тужи.

Вскоре Лауфенберг куда-то исчез, предупредив, что будет поздно. За ужином Хелене Райч, как и обещала, представила Эриха командирам эскадрилий и личному составу полка. После вводной беседы с командиром 52-й эскадрильи и знакомства с летчиками Эрих в приподнятом настроении направился в общежитие и неожиданно увидел Райч. Она растерянно бродила среди редких деревьев у кромки летного поля. Вот она обняла искривившийся ствол березы, но, заслышав его шаги, тут же обернулась.

– Как ваши дела, лейтенант? Освоились? – спросила слегка надтреснутым, чужим голосом, совсем не похожим на утренний. Эриху показалось, что в глазах у нее стояли слезы, но усилием воли она прогнала слабость, – вам понравился ваш командир?

– Да, госпожа полковник, – ответил Хартман, проклиная себя за то, что нарушил ее уединение.

– Что ж, я рада, – Райч кивнула головой. – Идите, отдыхайте, у вас был трудный день.

Вытянувшись, он отдал честь. Но она словно не заметила этого. Повернувшись, медленно ушла в глубину рощи. Эрих почувствовал себя отвратительно, настроение испортилось. Вернувшись к себе, не зажигая света улегся на кровать поверх одеяла и закурил сигарету, заново прокручивая в памяти события прошедшего дня. Впечатление сложилось двоякое. С одной стороны, он уже понял, как высоко над всеми стоит Хелене Райч, каким глубоким и заслуженным уважением она пользуется среди летчиков. Ее первенство не было «фигурой», легендой, созданной пропагандой. Но, отдавая отчет самому себе, он понимал, что его собственное отношение к Хелене Райч сложилось совсем не так, как он предполагал. Конечно, если бы все произошло так, как он ожидал, и она встретила его на командном пункте в разгар сражения, холодная, безукоризненная, безразличная, во всем блеске своей славы… Это первое впечатление сыграло бы свою роль – она бы навсегда осталась для него только командиром, и он беспрекословно подчинялся ей, как предписывает устав подчиняться старшим по званию. Но все случилось по-другому: он увидел не железо и сталь, не заледеневшее существо с плаката доктора Геббельса, а молодую, очень молодую женщину, в расцвете лет и сил, теплую, живую, полную какой-то скрытой неги, которая взволновала его, бросила в жар. Прошли минуты, прежде чем она снова стала той, какой ее знали все: неприступной «валькирией Геринга», «синеглазой Кассиопеей», гордостью Люфтваффе. Он сам испугался того волнения, которое рождало в нем воспоминание о полуденной встрече. Вновь и вновь он видел перед собой изящные очертания ее фигуры, ее внимательные, васильковые глаза. Он вспомнил запах загорелой под степным солнцем кожи, тонкий аромат которой ощущал, когда шел за ней. Конечно, она могла любить и любила. И не исключено, что существовал счастливчик, – возможно это даже был Лауфенберг, – который видел ее нагой, обнимал ее гибкое, молодое тело… Эрих всячески пытался прогнать от себя подобные мысли и старался думать о Райч только как о летчице и о своем командире, в строго определенных служебных рамках. Но не получалось. Позднее он нередко ловил себя на том, что, общаясь с Хелене в повседневной обстановке, он с какой-то невольной внутренней тоской ищет в ней то, что так поразило в момент первой встречи: линию ног, изящный изгиб талии, округлые плечи. Плотный летный комбинезон или полевой мундир надежно закрывали от чужих глаз ее женские достоинства. Началось наступление на Волгу и Кавказ, шли тяжелые, изматывающие воздушные бои, и Хелене Райч не позволяла себе расслабиться ни на минуту. Она всегда была собранной, серьезной, решительной. Со стороны Эрих наблюдал за ее общением с летчиками, в частности, с Лауфенбергом. Как и положено, приказы Райч не обсуждались, их выполняли беспрекословно. За глаза летчики часто называли ее просто «Хелене», но при непосредственном общении строго соблюдали субординацию. Она держалась на положенном расстоянии, как и подобает командиру, но отношения ее с авиаторами скорее можно было назвать дружескими, чем строго официальными. Она нередко ругала их, строго отчитывала, хвалила и награждала, но никто и никогда не позволил себе даже за глаза сказать, что Хелене Райч не права. Она старалась поступать справедливо, а допуская ошибку, не боялась признаться в этом, что еще больше вызывало уважение. Она никогда не наказывала провинившегося сразу, всегда давала шанс осознать и исправить свою вину. Не лицемерила, завоевывая дешевую популярность, не держала «придворных» и фаворитов, не сталкивала подчиненных лбами, не поощряла интриг и соперничества. В боевом коллективе она воспитывала единство. И свой личный авторитет поддерживала личными качествами и личными достижениями. Авторитет ее был высок.

Отношения Хелене с Лауфенбергом были, пожалуй, несколько более близкими, чем с остальными. Они давно знали друг друга, с 39-го года воевали вместе, летали в паре, и он скорее был ее другом, чем подчиненным. Хелене прощала Лауфенбергу некоторую недисциплинированность и безалаберность, высоко ценя его летные качества. Он относился к ней с уважением, не используя ее дружбу и доверие в личных целях, а на людях всегда держался в стороне и беспрекословно выполнял ее распоряжения. Он совсем не рвался в фавориты и, несмотря на отменные внешние данные, похоже, не был удостоен чести разделить ее досуг, да и не стремился к этому. Он, безусловно, знал многие «тайны» своего ведущего, нередко прикрывал ее перед начальством и даже замещал, но никогда и ни с кем этим не делился.

Благодаря веселому нраву и природной общительности, Эрих быстро нашел общий язык с летчиками своего полка, а когда начались бои, завоевал их уважение смелостью и мастерством. Случай свел Эриха с обер-лейтенантом Руди Крестеном. Узнав, что Эрих тоже служит в полку Райч, тот присвистнул: «У вашей полковницы в крестах бриллиантов больше, чем у иных герцогинь в ожерельях», – это замечание запало в сердце молодому офицеру. Теплой ночью, под Севастополем, они сидели у костра, пили шнапс и коньяк. А утром… Немецкая пехота рассыпалась цепью в порыжевшей степи, за пылью – не видно солнца. Укрыться негде. Оберлейтенант Руди Крестен, не пригибаясь, идет во главе своих солдат, небрежно помахивая стеком. Солдаты, закатав рукава и крепко держа автоматы у живота, берут пример с командира – не гнутся под обстрелом. Спустившись на максимально возможную высоту, Эрих Хартман проносится над их головами, приветственно покачав крыльями. Руди отвечает ему взмахом стека. Вскоре вокруг все затягивает серый дым. Так началась для Эриха война, о которой он мечтал, на которую рвался – с изрытой взрывами выжженной степи, проносящейся под крылом.