– А суд произойдет намного раньше, так?

– Так, ваше превосходительство.

– Для вас Виктор Рейнгольдович.

– Благодарю. А я Степан Петрович, для всех присутствующих.

– Мы очень ценим вашу готовность помочь, – продолжил Таубе на правах старшего в чине. – Все, кто здесь собрался – за исключением, пожалуй, Ивана Федоровича Анисимова, – давние друзья Лыкова. То, что мы собираемся спасать его честное имя, нечто само собой разумеющееся. Он бы сделал то же самое, попади в беду кто-то из нас. Ваша помощь другого сорта, тем приятнее ее получить. Но… столь длительное назначение… Никак нельзя разбросать арестантов пораньше? Чтобы колоть по одному. Каждый день взаперти для нашего друга – испытание. И риск.

– Понимаю, – ответил Белецкий. – Но я в столице два года с небольшим. А вы здешние. Поищите между своих знакомых тех, к кому вы можете обратиться с подобной просьбой. Это должны быть влиятельные люди.

– Пока я на свободе, могу попросить Дурново, – предложил Алексей Николаевич. – Вряд ли начальник ДПЗ откажет бывшему министру внутренних дел и видному члену Государственного совета. А Петр Николаевич мне поможет.

– Вариант, – записал на листе бумаги генерал. – Какие еще есть предложения? Ждать до февраля опасно. Надо разобщить лжецов как можно быстрее.

Задача была трудной. ДПЗ подчинялся Главному тюремному управлению. А то, в свою очередь, министру юстиции Щегловитову, который решил укатать сыщика Лыкова в тюрьму. Светловский должен был выполнить просьбу, идущую вразрез с желанием начальства. Зачем ему подставляться?

– А само тюремное управление? Кто знаком с его начальниками? – задал логичный вопрос Анисимов.

– Тот же Алексей Николаевич знает всех, начиная с Хрулева, да что теперь от этого толку? – зло ответил грек. – Я вот тоже многих оттуда знаю. Но кто прислушается к коллежскому асессору?

– Я и с Коковцовым знаком, – съязвил Лыков. – В свое время чуть было не женился на его сестре, да Бог уберег. Сейчас состоял бы зятем при премьер-министре. Черта с два меня бы тогда посадили!

– А к генерал-майору Таубе в ГТУ не прислушаются? – вставил Запасов.

– Генерал к их епархии отношения не имеет, и его просьбу сочтут неуместной, – пояснил Павел Лыков-Нефедьев.

– А Филиппов не может попросить об этом? – не унимался жандарм. – Он на Шпалерную каждый день поставляет всякую гиль.

– Филиппов и без того помогает, чем может. Но он из градоначальства, и чин у него невелик, – возразил Алексей Николаевич. – Откроется человек, а толку с гулькин клюв. Только вызовет неудовольствие Макарки. Нужен гаубичный калибр. Завтра же иду к Дурново!

Василий Иванович Лебедев вдруг напомнил:

– У нас же Курлов прежде служил начальником тюремного управления. Давайте его попросим по старой памяти обратиться к смотрителю ДПЗ… Думаю, он не откажет.

Но все наперебой отвергли эту идею. Курлов под следствием, обвиняется чуть не в пособничестве убийце Столыпина! Как на Шпалерной отнесутся к просьбе опального генерала? Нет, лучше найти другие пути.

– Значит, все думаем над этим вопросом, – приказал Виктор Рейнгольдович. – А пока идем дальше. Допустим, мы рассадили мерзавцев по разным тюрьмам. Люди Филиппова начали их мытарить: сознайтесь, иначе хуже будет. Лгуны теперь один на один с полицией, защитить их некому, они начинают нервничать и давать слабину. Наши действия?

Опять заговорил Запасов:

– Я к каждому приду на допрос, в форме и с грозной физиономией. Скажу: желаете на каторгу по политическому обвинению? Легко и с удовольствием. Вставлю вас в любое дело, показания агентуры подошью, улики подброшу. И поедете в Зерентуй на пятнадцать лет! Посмотрим, как они тогда запоют.

Мысль была сильная. Связываться с жандармами в России мало кто хотел. Только провинись перед ними – и окажешься очень далеко.

Таубе обратился к капитану Продану:

– А что может армия, Игорь Алексеевич?

– Вот я им шпионаж пропишу, – свирепо ответил контрразведчик. – Восемь лет каторги уже обеспечено. Мы с Дмитрием Иннокентьевичем навалимся на стервецов с двух сторон. Будем давить, пока сок не полезет.

Вроде бы для первого заседания комитета по спасению Лыкова, как иронично окрестил его Азвестопуло, идей было достаточно. Можно и расходиться. Но под занавес речь взял аналитик. Анисимов спросил бывшего шефа[42]:

– Как вы объясняете случившееся? Пять арестантов решили повалить знаменитого сыщика. Который тридцать лет их конопатил. Согласитесь, смелый поступок. И рискованный. Только ли месть стоит за ним?

– Да, – оживился Таубе, – признавайся, Алексей Николаевич: кому ты перешел дорогу на этот раз? Мы уже рассуждали на эту тему, ломали голову.

– И мы с Сергеем Маноловичем рассуждали. Вроде никому я дорогу не переходил. Вел обычные дознания.

– Точно ли? Похоже на умелую руку. Так подгадать: арест Мохова, к которому у тебя имеются личные счеты. Затем резкий разговор с министром. И буквально несколько дней спустя – смерть арестанта после допроса. Для Макарова это было словно красная тряпка для быка. Он потерял способность мыслить логически. Ведь забить арестанта до смерти в столичной тюрьме – полнейшая глупость. Такой опытный человек, как ты, никогда бы на это не пошел. Я вот понимаю, что ты не убивал Мохова на допросе. Захотел – сделал бы это по-умному. Но ваш далдон рассудил по-своему. Как дурак рассудил.

Все собравшиеся, кроме военных, подчинялись министру внутренних дел. И слушать такие эпитеты в адрес начальства им было не совсем ловко. Однако в душе каждый согласился с генерал-майором.

– Так, стало быть, никому из сильных мира сего вы не насолили? – вновь заговорил Анисимов. – Подумайте еще раз. Не верю я в такие совпадения.

Лыков рассудительно ответил:

– Задумать и осуществить заговор против меня мог только кто-то весьма и весьма влиятельный. И очень информированный. За шесть дней все увязать! Таких мне уже давно не встречалось. Подобный масштаб – для князя Мамина. Вот был противник! Его афера с кражами на железных дорогах до сих пор поражает своими оборотами. Три миллиона вывез во Францию в золотых монетах. Но Мамин умер под следствием два года назад. Навряд ли это он мстит мне из могилы.

– А точно умер? – засомневался Анисимов. – Хитрый человек и смерть подделает.

– Точно, – подтвердил сыщик. – Я, признаться, так же думал. Поэтому на всякий случай поехал на опознание. Князь мертв.

На этом совещание закончилось. Гости разошлись, а хозяин заперся в кабинете и выдул чуть не бутылку коньяка. В последние несколько дней он часто стал так делать. Наверное, слишком часто, и Ольга уже высказывала ему свое неудовольствие. Но Алексей Николаевич не мог иначе совладать с поселившимся внутри страхом. Его – и в тюрьму! Отнимут ордена. Переоденут в арестантский халат, обреют коротко и запечатают в камеру. Ужас, ужас, в это невозможно поверить, и смириться тоже невозможно. Но ход событий, кажется, неумолим. Как тут не напиться?